Друзья. Игорь Негорюй

Моим друзьям.

Боль кольцом обхватила раскалывающуюся на части голову и сжала тисками затылок. Я уже почти привык, что это случается со мной несколько раз в году вот уже четырнадцать лет к ряду, и на протяжении нескольких ночей не сплю, пока боль сначала ослабнет, а затем уйдет совсем до следующего года. Вот и сейчас она ушла, оставив на память о себе дрожь в руках и холодный пот, выступивший крупными каплями на лбу, висках и шее. Час ночи. За окном переливается огнями большой город. Я сижу на табуретке посреди маленькой кухни в своей однокомнатной малогабаритной квартирке. Слышу, как, нарушая ночную тишину, тихо капает вода из плохо закрученного крана, как под домом проносится машина, как за стеной ворочается жена. Она не спит, переживает за меня и ждет, когда закончатся эти тяжелые дни. Чувствую еле уловимое движение перед собой. Отрываю мокрую, тяжелую голову от дрожащих ладоней, вглядываюсь в неясный, еле различимый, человеческий силуэт на кухонной табуретке. Передо мной в своей любимой расслабленной манере сидит Серёжка Бесчастных. Сильные ноги в ботинках с высоким берцем чуть расставлены, сильное, поджарое тело подано вперед. На сгибе локтя лежит разбитый, изуродованный пулями и осколками АКМ.
— Привет, Татарчонок! — раздается в моем мозгу знакомый голос. Серёжка чуть улыбается краешками губ и внимательно, изучающе смотрит серыми глазами.
— Привет командир! — выдыхаю я.
— А у тебя морщинки появились у глаз, — замечает он.
Я криво усмехаюсь.
— Заматерел ты, Татарин! — продолжает Сергей.
— Мне тридцать три, Сережа, и я уже на год старше тебя! — глухим и измученным голосом отвечаю я ему.
— Как сынишка, жена?
— Сережа, вы же там все знаете…
— Я хочу услышать это от тебя!
— Растет парень, Сережа! Озорной, смешливый, непослушный. Как все мальчишки. Такой же, как мы были. Помнишь?
Он улыбается.
— Конечно, помню. А моих давно видел? Я какое-то время молчу, потому что он все равно знает, что я уже пять лет не был в Москве и не видел его жену и дочек.
— Давно… Извини, жизнь закрутила…
Он прищуривается.
— Да ничего, Татарин, я все понимаю.
Я снова смотрю на кусок изуродованного железа в его руках: — Сережа, а зачем он тебе нужен? Сергей нежно гладит погнутый ствол и молчит. Я продолжаю спрашивать: — Это — наказание!?
— Нет, Татарин! Там, где мы сейчас, нет наказания.
— Тогда зачем тебе он, Сережа?
— Ты помнишь, Татарин, как я гнал тебя после срочной на гражданку? Я улыбаюсь: — Конечно помню! Мучался я тогда, остаться хотелось с вами. Ты меня насильно в поезд посадил.
Он кивает: — Вот и мне надо было вернуться. Афган. Два ранения тяжелых. Жена, дочки всю жизнь без меня, — тяжело вздыхает, — вот и не могу его бросить. Как прикипел к моим рукам. А потом… Это для тебя время имеет значение. Это для тебя прошли годы. А для нас…
— Он переводит взгляд на носки своих изрядно побитых ботинок.
— Вон, даже переодеться и переобуться не успели потому, что нам все равно, когда мы это сделаем.
Я проглатываю комок в горле: — Сережа, а что там есть?
Он улыбается: — Да все там есть. Все, о чем ты сейчас мечтаешь. Свет, тепло, доброта… Только знаешь, Татарин, чего здесь нет и никогда не будет, так это возможности дотронуться до тебя. И запахов нет. Ты прав, я своих все время вижу. Но не могу с ними поговорить, дотронуться и быть рядом. Хотя все равно время для нас значения не имеет. И мы все рано или поздно будем вместе.
Он смотрит прямо мне в глаза, с усмешкой вылавливая в них тоску. Из темноты, за его спиной начинают появляться силуэты солдат, обступая Серёжу полукольцом, становятся за его спиной. Я смотрю в лица и шепчу знакомые имена. В отличие от неулыбчивого Сережи они открыто улыбаются мне.
…Прохладная женская рука ложится мне на горячий лоб, губы целуют в коротко стриженные волосы на затылке. Жена молчит. Молчу и я. Кажется, что ночь проходит границей через меня и прижавшегося ко мне любимого человека.
— Господи, господи, почему я один?! — шепчу сам себе, не принимая тепла прижавшегося ко мне тела. Жена, чувствуя мою тоску, прижимается ко мне сильнее, но вместе с тем я чувствую, что она вздрагивает от обиды за слова о моем псевдо одиночестве. Снова прижимается и гладит меня по голове, шепча в ухо слова любви и утешения.
Резко звонит телефон на стене, разрывая болью в черепную коробку. Она послушно отпускает меня, и я подхожу на ватных ногах к трубке.
— Здорово, Татарин! — рокочет голосом далекий голос Друга. — Чего-то мне почудилось ночью, братуха, что с тобой что-то не так. До утра не спалось. Бессонница. Прости, брат, если разбудил!
— Се..ре…ха… — рву слова из пересохшей глотки, но от его голоса полного боли за меня, дружеского участия в голове начинает проясняться. Меня шатает из стороны в сторону, тяжело стоять. Любимая подхватывает меня за пояс, я грузно, но с облегчением, опираюсь на ее плечо.
— Как там дела, братка? Чего хрипишь? — продолжает рокотать голос Сергея.
— Прри…вет, Брату ….. — еще проглатывая окончания слов, облегченно выдыхаю в трубку я. — Все путем, брат! Просто ангина.
Я начинаю улыбаться, глядя в глаза жены, полные слез. Она крепко поддерживает меня, я вижу, как дрожат от натуги ее руки и приваливаюсь плечом к стене.
— Все нормально, братуха, все нормально! — шепчу как заклинание в трубку.
— Ладушки, Игорень, я чего-то переволновался. Приснится же хрень всякая! Сам понимаешь, что с дурака контуженного взять.
Я еще раз улыбаюсь: — Хорошо, что ты позвонил, братишка!
— Почему? — снова рокочет он, — Значит, с тобой что-то случилось?
— Все нормально, Серёга, все нормально! Просто я чуть приболел и, знаешь, мне показалось, что я одинок…
— Тыыыы? — удивленно округляется голос в трубке. — Мне что, приехать и набить твою наглую татарскую харю!?
— Не надо, Серёжа! — слабо отбиваюсь от сильного тембра в трубке. — Меня не надо бить по голове. Это мое слабое место.
— Ну ладно, брат, бывай! Смотри мне! Болеть надумал!
— Тууу…тууу…тууу… — бьет трубка через ухо в какую-то последнюю, больную жилку в голове.
Через два часа выбритый и отутюженный я выхожу из темноты подъезда в яркий круг солнечного света перед ним. Привычно щурюсь, разгоняя солнечных зайчиков в глазах. Звонок мобильного. Я делаю шаг с лестницы и вскидываю трубку к уху.
— Здравствуй, братишка! Ты прости, что я так рано и на мобильный… — слышу далекий голос Друга.
Я — не один…

19.03.2010