ЛЕКАРСТВО ОТ НОСТАЛЬГИИ

 Многие советовали Саймону-Семёну съездить в его горячо любимый провинциальный город на Неве, но всё как то не доходили руки - то не было денег, то времени, то сил...
С утра в пятницу угрюмый Семён пукнул сигнализацией и забрался в уютный салон своего автомобиля. Ехать на работу не хотелось. Семён завёл двигатель и откинулся на спинку кожаного сиденья. Забарабанил пальцами по рулю.
Что-то насторожило Саймона. Он правда не понял, что. Продолжая бездумно постукивать кончиками пальцев, мужчина прислушался к собственным ощущениям. Явно имел место быть некий физический дискомфорт. Даже не дискомфорт, а так, неизведанное и новое непонятное чувство... в пальцах... левой руки.
Машинально Саймон скосил глаза влево, и чуть не подавился собственным криком. На левой руке отсутствовал указательный палец! Вернее сказать, он не отсутствовал, а просто видоизменился. На месте волосатого и достаточно длинного перста у Саймона теперь был маленький член. По виду самый настоящий тонкий и обрезанный половой член. Правда, сгибался он в двух местах, как и бывший палец, да и толщиной был соответствующей пальцу, но вместо красивого полукруглого ногтя членопалец заканчивался круглой головкой с крошечным отверстием посередине. Да и формой это уже таки был мини, но член. Спутать ЕГО было невозможно.
Саймон автоматически сунул экс-палец в рот, но моментально выдернул его оттуда, как только язык нащупал то, что ни один мужской язык никогда не должен нащупывать.
Семён внимательно осмотрел остальные пальцы левой конечности и впал в ступор. Кончик среднего, соседнего с членопальцем пальца уже закруглялся и прямо на глазах приобретал очертания аккуратной головки. Да и сам палец круглел, на нём вьющейся лозой проступили вены, присущие отнюдь не пальцу. При этом новопоявившийся пенис свободно гнулся и им, случись у Саймона такое желание, свободно можно было бы, например, поковырять в носу. Правда, из за отсутствия ногтя подобный процесс скорее напомнил бы секс через ноздрю.
Тонко подвывая, Сеня зажал руку под мышкой и, забыв выключить машину, рванул домой. В голове всплыла и настойчиво вертелась фраза – «не путай хер с пальцем»... да и действительно, как убедился Семён, спутать их было тяжело. Правой дрожащей рукой Семён заколошматил в дверь.
На пороге возникла фигура семёновoй жены Розалии Львовны. Она куталась в пёстрый китайский халат, и очень напоминала здоровую цирковую лошадь под попоной. Интеллигентную такую лошадь в очках.
- Саймон, в чём уже дело?, - монументально печатая слова спросила семёнова половинка (а вернее, три четверти).
-И-и-и-и вот! - Саймон движением киношного полицейского выдернул из подмышки левую руку, и замахал ею около лица жены. За последние несколько минут оставшиеся пальцы на левой сениной руке постигла участь указательного. Перед лицом Розалии Львовны заболталась ладонь мужа.

Розалия Львовна сделала шаг назад и грузно опустилась на пуфик в прихожей.
- Семён, шо ты уже себе таки сделал? Ты был у проституток? - шёпотом закричала она.
Саймон схватился за голову.
- Дура, какие проститутки!!! - закричал он, - по-твоему, ЭТО похоже на триппер?!
- Не знаю, на что это похоже, - отрезала Розалия Львовна, - но может это заразно? Не прикасайся ко мне! - вдруг завизжала женщина, неправильно истолковав телодвижение мужа. А тот просто с ужасом смотрел на свою левую кисть. Странно, но многострадальная конечность согнулась, и ни за что не хотела разгибаться. А несчастно выглядевшие членопальцы понуро висели склеившейся гроздью.
Сустав кисти округлился. Морщинки на сгибе разгладились. Вся левая рука ниже локтя обвилась крупными венами и потолстела. Через считанные минуты онемевшие супруги наблюдали, как левая рука Саймона ниже локтя мутировала в большой, толщиной в руку орган. Несчастный Семён кулем опустился на кухонный стул. Рука с неприятным шлепком упала на застеленный клеёнкой стол.
Скульптурно точно вылепленный член, сантиметров сорока в длину, поперечным сечением в руку, венчался красивой малиновой головкой, сравнимой по размеру с головой новорожденного младенца.
- О, тебе на, - выдохнула Розалия Львовна с интонацией Пржевальского, открывшего лошадь. Голос её вдруг стал низким и грудным, - и что мы будем с ним делать?
- С ним?! - застонал Саймон, - С НИМ?!
- С тобой, с тобой, - моментально поправилась Розалия Львовна, и бросилась звонить своему брату. Лекарю народной медицины.
Объём продаж трав-корешков напрямую зависел от его красноречия и доверчивости клиента. Так что чем голодней бывал Фима, тем красочней работал его язык.
Пока Розалия Львовна сбивчиво рассказывала Фиме о случившимся, Саймон обратил внимание, что и с правой рукой произошли подобные метаморфозы. Вернувшаяся через пару минут на кухню женщина увидела на столе уже два мужских члена. Причём – на одном были некстати надеты часы.
- Сними с меня всё, - бесцветным голосом прошелестел несчастный членорукий Саймон. Аккуратно сняв с мужа часы, пиджак и рубашку, Розалия Львовна заверила страдальца, что многоумный Фима уже в пути, а уж он таки точно что-нибудь придумает.
- А если нет? - плаксиво вопрошал Семён, - а что если я навсегда таким и останусь?
- Ну что ты, что ты, конечно он уже что-нибудь придумает, - стараясь не смотреть на масштабные органы разложенные на столе, фальшиво зауспокаивала мужа Розалия Львовна.
В то же время она прогоняла от себя совсем не приличествующие моменту видения. В основном о том, как она приспособит Саймона, если ему суждено теперь до конца жизни ходить с тремя органами. Два из которых сделали бы честь средних размеров ослу.
- Я пойду прилягу, - голосом умирающего лебедя проговорил Саймон, и направился в спальню. На ходу он с отчаянием отметил, что обе его псевдоруки как-то неестественно прижимаются к торсу. А сам торс округляется и плотнеет. Исчезла несколько обвисшая грудь, втянулся живот...
Рухнув на кровать Саймон отстранёно отметил пряди отваливающихся волос на подушке. Плохо открывающимся ртом он попытался позвать жену, но даже и лицо больше ему не принадлежало.
Фима не заставил себя долго ждать. Через каких-то минут двадцать он уже оптимистично давил кнопку звонка саймоновой квартиры. Дверь распахнулась и заплаканная Розалия Львовна упала в объятия братца.
- Давай, Фима, проходи скорее, - втянула она целителя в прихожую, - он...эээ...он плох....совсем плох.
Они бегом прeодолели гостиную и очутились в спальне.

На супружеском ложе лежал половой член размером с Семёна. Это был идеальный с анатомической точки зрения орган. Прямой и тёплый. Только очень большой. Казалось, член дышал. Бока его под змеями жирных вен медленно поднимались. На подушке лежала румяная головка. Хотя это уже была не головка, а голова, головища, ОГРОМНЕЙШАЯ ГОЛОВОЗАЛУПА, в общем.
И на ней, полные муки и отчаяния, сверкали семёновы глаза.
Фыма не спеша осмотрел шурина сверху. Нагнулся. Многозначительно сказал "Ага!". Затем внимательно изучил верх Саймона, продолжавшего молча вращать глазами. Понюхал новое отверстие на макушке пациента.
- Ну всё ясно, - довольно сказал он выпрямляясь и поворачиваясь к Розалии Львовне, - а скажи-ка, он у тебя много русского телевидения смотрит в последнее время?
- Ой, таки да, - всплеснула руками Сабина Леопольдовна, - и "Давай поженимся", и "Пусть говорят", и сериалы всякие там...."Улицы разбитых фонарей". Даже про Катю Пушкареву, по-моему...
- Так, так, - покивал головой Фыма, - ну тогда уже себе всё ясно. Он у тебя, наверное, ностальгировать стал часто...
- Как ты узнал? - продолжала диву даваться Розалия Львовна, бросив быстрый взгляд на кровать. Она не была уверена, что лежащий там х…, то есть – муж, сохранил способность слышать, - действительно, мы как русское ТиВи подключили, так и стал всё молодость вспоминать. Как ему тут и тоскливо, и еда не та, и воздух не тот.
Фыма поморщился. Ему были непонятны эти интеллигентские метания, а Розалия Львовна всё продолжала жаловаться.
- Всё талдычит - ах, эти белые ночи, как мне их не хватает, или - а ты помнишь квас по три копейки... И так далее, - сплюнула она в сердцах , - или ещё! Помнишь, говорит, как мы под памятником Карлу Марксу целовались? А где ты тут найдёшь памятник Марксу?
- Вот его заколбасило, - присвистнул Фыма, услышав о памятнике Марксу.
- И главное, раньше мужик был себе как мужик, а вот в последнее время пробило... - ябедничала Розалия Львовна.
- Ну тогда всё ясно, - рубанул рукой Ефим, - он у тебя просто офуел в эмиграции. Офуел, в натуре, вдали от Родины!
Розалия Львовна зажала руками рот.
- А это излечимо? - тихо спросила она, гадая в душе, дадут ли Саймону пенсию по инвалидности.
- Подобное лечи подобным! - пробормотал себе под нос Фыма, - клин, как говорится клином...
- Я ему сварю отворотную микстурку, - пообещал добрый Фыма, - обычно помогает...
- Кому? - всплеснула руками Розалия Львовна, - кому и когда помогали твои микстуры?! Ты же шарлатан! Уж кому как ни мне знать-то!
- Ээээ, - выставил вперёд ладони Фыма, - ну не хочешь не надо... ищи кого другого, - он сделал вид, что уходит.
- Нет, подожди, - залепетала Розалия Львовна, - ну давай попробуем... Но ты же сам знаешь, что все твои настойки абсолютная херня.
- А муж у тебя теперь кто?! - натурально удивился Фыма, - Хер ты и лечишь херовыми настойками. Логично, женщина?
Розалия Львовна вынуждена была признать логичность довода.
- Завтра у него наступит катарсис, - важно сказал Фыма и ушёл, оставив сестру одну в обществе членовека.
Розалия Львовна не знала, что такое "катарсис", но спросить постеснялась. Всю ночь она беспокойно ворочалась на своей половине постели. Ей не хватало обычного мужнего храпа. Лишь под утро она забылась чутким сном, и ей приснилось гигантское лиловое дилдо. Это был катарсис. Он наступал…

Утром, ни свет ни заря заявился радостный Фыма. Глаза его были красными. В руках он сжимал литровую бутыль с чем-то тёмным и тягучим внутри.
- О, - победоносно поднёс он бутыль к очкам Розалии Львовны, - микстурка высший класс. Я её пол-ночи варил. Не выспался ни фига, зато Сенька твой сейчас как новенький станет.
Затем знахарь с помощью сестры поднял Саймона с кровати и прислонил в углу комнаты. Несуразно крупная лобастая голова его клонилась то вперёд, то в бок. Так что пришлось ещё подвинуть торшер. Теперь членовек Саймон стоял прямо. И даже гордо.
- А куда ж мы её лить-то будем? - резонно заметила Розалия Львовна, указывая на отсутствие у Саймона рта.
- Уже таки увидишь, - загадочно ответил Фыма, взял массивный стул в гостиной, и подтащил его к прислоненному к стене пациенту. Затем он интеллигентно снял обувь и, оставшись в одних носках, один из которых был порван на пятке, забрался на сиденье. Не глядя, протянул руку Розалии Львовне. Та подала ему бутылку.
Фыма отвинтил пробку, и начал аккуратно и медленно заливать тёмную жижу в Саймона через новое отверстие на голове.
И о, чудо! Прямо на глазах многострадальный Семён стал приобретать свою изначальную форму. Первым у него прорезался рот, затем вырос нос, уши. Отделились от туловища руки. Проступили соски. Стал расти живот.
Через пол часа на полу сидел прежний Саймон. Почти прежний. Единственное, что всё же отличало нового Саймона от старого так это живот. Огромный круглый и тугой живот. Как у Будды, но ещё покрупнее.
- Ой, плохо мне, ой, сейчас разорвёт, - плакался Саймон.
- Спокойствие, только спокойствие, - голосом Карлсона увещевал шурина Фыма, - это 
из тебя ностальгия сейчас полезет. Розочка, золотце, неси быстро что-нибудь на пол положить! – чётко скомандовал он замершей в углу Розалии Львовне. Та мухой метнулась к шифоньеру и принесла чистую белую простыню, которую целитель расстелил точно на середине комнаты.
В центр белого квадрата уселся в позу орла поддерживаемый с двух сторон Саймон. Без поддержки с двух сторон он не мог сам удержаться на корточках. Заваливался вперёд.
- Охххх, тяжко мне, - стонал Саймон, тужась над простынёй.
- Тужься, брат, тужься, - приговаривал Фыма в левое ухо.
- Ну, давай, милый, тужься! - упрашивала жена в правое.
Саймон ещё поднапрягся, на секунду ему показалось, что глазе его сейчас лопнут... и вдруг, в следующую секунду из Саймона на простыню выпала маленькая берёзка. Совсем крошечная, как веточка укропа, но самая настоящая берёзка.
- Ура! Пошло! Выходит! - заорал Фыма.
- Тужься, тужься, дорогой, - голосом «Сестёр Бери» пела Розалия Льовна.
Саймон тужился. Из него вышла ещё одна берёзка, а затем нечто металлическое звякнуло об пол. Это был крошечный памятник Карлу Марксу.
- Отлично, просто отлично, - чуть не подскакивал от радости Фыма, - сейчас уже себе крепко держитесь, сейчас ваша ностальгия попрёт по-взрослому!
И действительно. Стоило Марксу освободить проход, как из Саймона выскочил малюсенький велосипед "Орлёнок", потом треугольный молочный пакет, проездной на метро за 1985 год, совсем микроскопический деревянный туалет с вырезанным на дверце сердечком, пионерский барабан, телевизор "Рубин" размером с напёрсток, магнитофон "Электроника", варежки на резинке...
Повеселевший, с опадающим животом Саймон выгнулся, и посмотрел на растущую под ним кучу.
- Давай милый, давай, - пританцовывая «Хаву Нагилу», подбадривала супруга Розалия Львовна.

Тело его содрогнулось, и на пол посыпались новые, вернее хорошо забытые старые предметы. Круглый будильник с двумя металлическими чашечками сверху, журнал "Коммунист", полуспущенный футбольный мяч, портрет Л.Н. Толстого из кабинета литературы, стаканчик с фруктовым мороженным по семь копеек, олимпийский рубль, автомобиль ЗИЛ-130 масштабом в одну сотую от оригинала, открытка с разводными мостами, букетик ландышей, скамейка с вырезанным на ней неприличным словом, песочница под грибком, сантиметровая бутылочка из под портвейна «три семёрки», милицейская фуражка...
- Оооо, хорошо-то как, - откинулся на спину Саймон,- что это было, Фим?
- Как что? Это ты Родиной просрался!
Саймон засмеялся, и из него напоследок выскочила октябрятская звёздочка…

23.12.2011

Приколисты