Часть вторая. Глава первая. Минск, 1917 год

Революцию в России сделал не чумазый пролетариат, не юнцы с
                                                      самодельными бомбами и даже не пьяные матросы. По-
                                                      настоящему революцию совершили присяжные поверенные…

                                                                                                                            Владимир Виноградов
 

На днях Владимиру Анатольевичу Жданову исполнилось сорок восемь лет.

Впрочем, толком отпраздновать это событие так и не получилось - обстановка на Западном фронте меньше всего располагала сейчас к поздравлениям и веселым застольям.

Первоначально большое стратегическое наступление русской армии планировалось на весну семнадцатого года. Однако стремительное разложение войск, начавшееся сразу после февральской революции, заставило перенести его на конец июня. Основную роль в операции должны были сыграть войска Юго-Западного фронта. Остальным армиям, включая армии Западного фронта, надлежало нанести по противнику вспомогательные удары.

На рассвете, в назначенный день, артиллерия Юго-Западного фронта открыла массированный огонь по позициям

австро-германских войск. Затем в наступление перешли пехотные части и кавалерия. Ценой значительных потерь им удалось захватить две, а то и три линии неприятельских окопов, на основании чего сам господин Керенский посчитал необходимым заявить в открытой телеграмме Временному правительству:

«Сегодня великое торжество революции. Русская революционная армия с огромным воодушевлением перешла в наступление».

Однако затем события на фронте приняли совершенно иной оборот.

Отборные дивизии, полки и батальоны, начинавшие наступление, были выбиты в самые первые дни. Обычные же пехотные части отказывались наступать, предпочитая не выполнять приказы, а обсуждать их на митингах и заседаниях многочисленных комитетов. В итоге, несмотря на значительное превосходство русских войск в живой силе и технике, наступление остановилось, и было прекращено - ввиду решительной невозможности заставить войска идти вперёд. Например, на участке, где действовала Восьмая армия, войска под командованием генерала Корнилова, прорвав оборону противника, захватили более семи тысяч пленных и полсотни орудий, заняли города Станислав, Галич и еще несколько стратегически важных  населенных пунктов. Но после того, как ударные части оказались обескровлены в первых штурмовых боях, остальная солдатская масса категорически отказалась наступать. А затем и вообще потеряла военный облик, превратившись в неуправляемую вооружённую толпу, готовую бежать от малейшего нажима неприятеля. Этим тут же воспользовалось германское командование, великолепно представлявшее ситуацию в русских частях благодаря повальному «братанию» своих разведчиков с нашими солдатами. Перегруппировав силы и подтянув резервы, австро-германские войска нанесли контрудар, прорвали фронт и заставили русскую армию откатиться назад…

К этому моменту войска настолько утратили боеспособность, что контратака трех немецких рот опрокинула и обратила в бегство сразу две русские стрелковые дивизии – Сто двадцать шестую и Вторую финляндскую. Прославленная русская пехота бежала, заполняя своими толпами все дороги и, по словам очевидцев, производя величайшие зверства: расстреливая попадавшихся на пути офицеров, разоряя и убивая местных жителей, насилуя женщин.

И на Северном фронте только две дивизии из шести оказались пригодны для наступательной операции. Тридцать шестая дивизия, взявшая было две линии неприятельских окопов и шедшая уже на третью, повернула назад под влиянием окриков сзади. Солдат Сто восемьдесят второй пехотной дивизии пришлось загонять на плацдармы силою оружия – и как только противник начал вести  артиллерийский огонь, те открыли беспорядочную стрельбу по своим. Изо всей Сто двадцатой дивизии в атаку пошёл только один батальон, а Нейшлотский полк не только не захотел сам наступать, но и препятствовал другим частям боевой линии, перехватывая походные кухни и расстреливая офицеров. Бегство с фронта приняло почти поголовный характер – об этом свидетельствовал, хотя бы, тот факт, что всего один «ударный батальон», присланный в тыл Одиннадцатой армии в качестве заградительного отряда, возле местечка Волочиск только за одну ночь задержал двенадцать тысяч дезертиров!

Вместе с тем, настроения в армии никак нельзя было считать однородными: кавалерия воевала надёжней пехоты, а наиболее надежными были казаки и артиллерия. Последнее, в общем, не удивляло - артиллеристы находились на некотором удалении от переднего края и не так рисковали своей жизнью при наступлении. К тому же, в русской артиллерии служили самые образованные и квалифицированные офицеры, которые пользовались уважением у солдат. Более того, для противодействия развалу армии уже с апреля семнадцатого года стихийным образом начало разворачиваться патриотическое движение по созданию батальонов георгиевских кавалеров и так называемых «революционных», «ударных» частей, или «частей смерти». В июне командование ввело для них  даже специальный знак отличия в виде «адамовой головы». И, как оказалось, недаром. Например, «Ревельский ударный батальон смерти», сформированный из моряков-добровольцев, получив задачу прорвать две линии окопов, прорвал четыре, и, желая закрепить успех, попросил поддержки. Но вместо этого был обстрелян своими же! Потери оказались огромны - из трехсот моряков, входивших в состав батальона, не ранено было всего пятнадцать человек. Три офицера, не желая отступать, застрелились. Командир батальона штабс-капитан Егоров скончался от полученных им тринадцати ран…

- Итак, давайте продолжим… - Владимир Анатольевич поднялся из-за стола, отодвинул прозрачную штору и достал папиросу:

- «… Начавшееся 6 июля немецкое наступление разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, может быть, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперёд героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный прорыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии всё возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу — на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом…» Вы успеваете, Верочка?

- Да-да, не беспокойтесь, - кивнула стенографистка.

Одета она была в очень строгое, по военному времени, светло-серое платье с высоким воротом, и, несмотря на полнейшее отсутствие внешнего сходства, чем-то напоминала Владимиру Анатольевичу ту, давнюю, барышню из кондитерской, которая почти двенадцать лет назад дала ему, начинающему адвокату, пощечину за участие в деле о кишиневских погромах.

- «… Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника. На протяжении сотни вёрст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них - здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Положение на германском фронте требует самых серьёзных мер…» - продолжил диктовать Владимир Анатольевич.

Открытое настежь окно его номера выходило на пересечение Губернаторской улицы и Соборной площади, а сама шестиэтажная гостиница «Европа» считалась в Минске самой шикарной и современной. Располагавшийся при ней первоклассный ресторан не прекращал работу даже в военное время, а посетителей по вечерам развлекали румынский и венский дамские оркестры. К тому же, в каждом из ста тридцати номеров имелись телефон, умывальник, электричество, водяное отопление, ванная…

- «… Сегодня Главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим изменникам. Пусть вся страна узнает правду, содрогнётся и найдёт в себе решимость обрушиться на тех, кто малодушием губит и предаёт Россию и революцию…»

Город медленно плавился от июльской жары. Даже медные звуки гвардейского марша, доносившиеся откуда-то со стороны вокзала, кажется, безнадежно увязли в густом, неподвижном воздухе, наполненном пылью и запахами цветущих садов.  Вдоль по улице, оставляя за собой длинный шлейф механического перегара, прокатил санитарный автомобиль с ярким Красным Крестом на брезентовом кузове. Редкие пешеходы – в основном, это были мужчины призывных возрастов, в военной или полувоенной форме, - торопились, как можно быстрее, укрыться в тени.

- Эту телеграмму необходимо сегодня же разослать по дивизиям, во все солдатские комитеты. За моей подписью, и за подписью командующего фронтом.

- Будет исполнено, Владимир Анатольевич, - почти по-военному ответила стенографистка, закрывая блокнот и убирая карандаши в специальный футляр.

- Ну, тогда у меня, в общем, все на сегодня. Спасибо за работу, Верочка. Можете взять мой дежурный мотор, он стоит внизу. Шофер предупрежден…

Оставшись в одиночестве, Жданов опять поймал себя на мысли, что так и не смог до конца осознать всех стремительных перемен, произошедших в его судьбе, и в судьбе государства Российского за последние несколько месяцев. Казалось, еще вчера было: продуваемая ветрами ложбина в горах, двухэтажное здание темно-красного кирпича с вывеской «Александровская центральная каторжная тюрьма» и с двуглавым орлом на фасаде. Ряды окон, покрытых решетками, тюремный двор за оградой, а по углам - караульные вышки…

На дворе централа можно было встретить лишь каторжанина в арестантском бушлате, или фигуру сурового надзирателя - здесь не бывало других людей. Вок­руг тюрьмы, разбросанные в беспорядке, лепились серые дома села Алек­сандровское. Сколько раз засыпало их снегом по самые крыши! Сколько раз, год за годом, суровые сибирские морозы заковывали мертвым льдом уны­лый окружающий  ландшафт - а потом снова таяло все, возвращалось весеннее солнце, и тянуло с тайги упо­ительными аромата­ми вольной воли…

Уголовное братство жило на каторге по своим законам. Главных авторитетов здесь называли «иванами», и они противопоставляли себя остальным уголовникам - «шпанке» или «кобылке», которых удерживали в подчинении. Достигалось это разнообразными способами. Например, «иваны», по согласованию с начальством, добывали на воле водку, закуску, различные мелкие товары и открывали «майдан» - тайную тюремную лавочку. Цены в ней были высокими, а деньги ссужались под огромные проценты. Администрация старалась, конечно, контролировать майданщиков и не давала им развернуться в полную силу, однако негласный союз между властями и уголовными авторитетами позволял поддерживать дисциплину среди каторжан без применения крайних мер. Хотя, случалось, заключенных все-таки лишали про­гулок, отправляли в одиночку, надевали смирительные рубашки или подвергали телесным наказаниям, несмотря на официальную отмену таковых в соответствии с уложением от второго июля тысяча девятьсот третьего года.

… Владимир Анатольевич прикурил от серной спички, и, незаметно для себя, принялся едва слышно, под нос, напевать заунывную каторжанскую песню, своего рода гимн Александровского централа:

             Далеко в стране Иркутской,
              Между скал и крутых гор,
              Обнесен стеной высокой
              Чисто выметенный двор.
              На переднем, на фасаде
              Большая вывеска висит,
              А на ней орел двуглавый
              Позолоченный блестит...

Известие о Февральской ре­волюции застало Жданова и его семью на поселении в Чите, где он, после отбытия заключения, занимался «подпольной адвокатурой». Вернувшись по амнистии Временного правительства через Вологду и Петроград в Москву, Владимир Анатольевич, первым делом, добился ускоренного пересмотра своего уголовного дела. Был, конечно, оправдан и восстановлен в правах, после чего успел послужить председателем суда в

Кронштадте, войти в состав Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию преступлений царского режима, и стать активным участником Политического Красного Креста. А уже пятнадцатого июля  семнадцатого года Владимир Анатольевич Жданов получил назначение на должность военного комиссара при главнокомандующем армиями Западного фронта генерале Деникине, в связи с чем и не замедлил прибыть в провинциальный белорусский город Минск…

Изначально Временное правительство наделило своих представителей в действующей армии большими властными полномочиями. В их обязанности входило информирование правительства обо всех происходящих в армии событиях, разрешение постоянных конфликтов между командованием и войсковыми организациями, пресечение любых антиправительственных выступлений, восстановление дисциплины и наказание ее нарушителей. Временному правительству необходимо было не только поднять боевой дух солдат и офицеров, но и, самое главное, вернуть их доверие к государственной власти – а, следовательно, создать армию, преданную новому революционному строю. Для этого в распоряжении у каждого из комиссаров находился небольшой штат сотрудников, транспорт и прямой доступ к линиям связи.

Подбором кадров на должности военных комиссаров занимался лично управляющий военным министерством Борис Савинков. Поэтому не удивительно, что комиссарами становились, как правило, профессиональные революционеры, прошедшие школу подпольной борьбы, или демократически настроенные офицеры военного времени. По политическим взглядам все они были социалистами разного толка, и большинство из них являлось членами или сторонниками партии эсеров или меньшевиков…

От воспоминаний о каторге, ссылке и о недавних революционных событиях Владимира Анатольевича оторвало пронзительное дребезжание телефона:

- Жданов у аппарата!

- Говорит помощник товарища военного министра Савинкова. Борис Викторович приглашает вас к себе в четырнадцать ноль-ноль, с последними отчетами о политической ситуации в войсках Западного фронта…

Прошедшие бурные годы подполья и революционной борьбы, разумеется, не могли не оставить следа на внешности Бориса Савинкова. Прибавилось морщин на его некрасивом, но умном лице, поредела заметно прическа, и только взгляд был все тот же - пронзительный, пламенный, и одновременно холодный взгляд человека, готового без сомнения убивать или умирать за свои идеи.

И действительно, за неполные четыре десятка лет жизни ему выпадало на долю и то, и другое.

Именно Савинков, ставший руководителем Боевой организации социалистов-революционеров, организовал убийство священника Георгия Гапона, заподозренного в сотрудничестве с Департаментом полиции. За подготовку покушения на командующего Черноморским флотом он был приговорен к смертной казни, бежал из крепости, и несколько лет скрывался в эмиграции. После начала мировой войны Борис Савинков вступил добровольцем во французскую армию, участвовал в боевых действиях, потом стал военным корреспондентом. После Февральской революции вернулся в Россию, и был назначен комиссаром Временного правительства сначала в Седьмой армии, а затем и всего Юго-Западного фронта.

Теперь же, с недавнего времени, Савинков стал управляющим военного министерства и товарищем, то есть заместителем, министра.

- Проходите, голубчик! Прошу, проходите, - сделал он несколько быстрых шагов навстречу Владимиру Анатольевичу. - Рад видеть вас, чертовски рад вас видеть…

Одет недавний радикальный террорист был в оливковый френч с накладными карманами, в темно-синие бриджи и хромовые сапоги до колена – так что, вид у него был намного более воинственный, чем у многих из тех генералов, с которыми довелось пообщаться Владимиру Жданову за последние две-три недели.

- Тоже рад видеть вас, Борис Викторович, в добром здравии.

- Вы не знакомы? – Спохватился Савинков, оборачиваясь к молодому, лет тридцати, очень коротко стриженому господину в безупречном, английского кроя, костюме.

-  Простите, не имею чести…

- Тогда позвольте представить вам Максимилиана Максимилиановича Филоненко, военного комиссара при Ставке Верховного главнокомандующего всей Русской армии генерала Корнилова… А это мой старинный приятель – адвокат Жданов Владимир Анатольевич. Мы с ним были в ссылке когда-то, а потом он меня защищал по делу о терроре.

- Очень приятно, - кивнул Жданов, отвечая на крепкое рукопожатие молодого человека.

- Взаимно. Я очень многое слышал о вас от товарищей…  

- Вы, между прочим, коллеги, - улыбнулся управляющий военного министерства Савинков, возвращаясь к огромному письменному столу, из-за которого встал, чтобы приветствовать гостя. – До войны Максимилиан Максимилианович тоже состоял в коллегии присяжных поверенных.

- Надо же!

- Ну, не так уж долго, - вздохнул Филоненко. – Меня на войну почти сразу призвали, в августе четырнадцатого.

- Присаживайтесь, друзья мои! – Предложил Савинков на правах гостеприимного хозяина. – Сейчас я распоряжусь насчет чаю и бутербродов… Вы ведь, кажется, закурили на каторге? Вот, пожалуйста, пепельница.

- Благодарю, - потянулся в карман за папиросами Жданов.

- Как семья? Как супруга? Как дети?

- Все в порядке, все благополучны. Они в Москве сейчас. На квартире у родственников.

- Поклон им от меня передавайте непременно. В особенности, очаровательной Надежде Николаевне… - Борис Савинков посчитал долг приличия выполненным. И вернулся к тому, о чем только что разговаривал с собеседником:

- Тут Максимилиан Максимилианович рассказал, как они по железной дороге добирались до Минска. Все крыши поезда, включая штабные вагоны, понятное дело, были облеплены солдатами, удирающими с передовой. Так любимое развлечение этой публики было, представьте себе -  мочиться в вентиляторы для того, чтобы досадить буржуям, едущим внутри вагонов!

- На стратегических коммуникациях сейчас вообще черт знает, что творится! - Комиссар Филоненко нервическим жестом поправил крахмальный воротничок. -  Противодействующих безобразиям железнодорожников вооруженные дезертиры избивают, угрожают им смертью, силою заставляют отправлять в тыл свои эшелоны, задерживая другие поезда, в том числе с продовольствием и с пополнениями, следующими на фронт…

- Позволю себе заметить, что и у нас здесь не лучше. Вот, Борис Викторович, я принес политические донесения относительно обстановки на Западном фронте за две недели,  - положил на стол перед Савинковым папку с бумагами Жданов.

- Спасибо, Владимир Анатольевич, - вежливо, но без особого интереса придвинул к себе документы управляющий военного министерства. – Я непременно все прочитаю во время поездки.

- Вы опять собираетесь на передовую, к войскам? 

- Нет, друзья мои. Сегодня вечером я отбываю в столицу.

- Там сейчас, кажется, тоже не слишком спокойная ситуация? – Уточнил Филоненко.

- Неспокойная? – Борис Викторович Савинков покачал головой. – Это еще мягко сказано… Неудавшееся наступление до критического предела накалило политическую обстановку среди частей Петроградского гарнизона, не желающих отправляться на фронт. Из-за массового отказа солдатской массы покинуть город, там сейчас накопилось почти в восемь раз больше нижних чинов, чем должно было разместиться в казармах! И, конечно же, начали возникать перебои с поставками продовольствия. Так вот, у нас имеются достоверные сведения, что большевики и анархисты активно готовят под этим предлогом вооруженное выступление в Первом пулеметном полку, а также среди матросов Кронштадта.

- Только этого еще не хватало…

- Господствующее настроение в армии - жажда мира. – Пожал плечами Максимилиан Филоненко. - Популярность в армии легко может завоевать всякий, кто будет проповедовать мир без аннексий и контрибуций. На этом и строят свою агитацию большевики.

- Но ведь понятно же, что дисциплина составляет саму основу существования армии! –Обернулся к нему Владимир Анатольевич. -  Если мы будем идти по этому пути дальше, то наступит полный развал. Этому способствует и недостаток снабжения. Надо учесть еще и происшедший в армии раскол. Офицерство угнетено, если не сказать, что запугано – а, между тем, именно офицеры ведут массу в бой. Надо подумать еще и о конце войны. Потому что сразу несколько миллионов человек захотят немедленно хлынуть домой, а это может внести такой развал в жизнь страны и железных дорог, который трудно учесть даже приблизительно. К тому же, при стихийной демобилизации не исключен захват какого-то количества стрелкового оружия, и даже большевики, не могут этого не понимать.

- Да вы о чем вообще говорите, голубчик мой! - Борис Савинков вскочил с места и стремительными шагами прошелся по кабинету:

- Действия большевистской партии сейчас – это, фактически, не что иное, как участие в войне на стороне немецкого генерального штаба! Призывы большевиков к поражению России и превращению империалистической войны в войну гражданскую – это не просто политическая демагогия, это прямая диверсия по разложению нашей армии и прямое натравливание солдат на офицеров. Что же касается самовольного оставления фронта…

Савинков возвратился на место и сел за свой стол:

- Как ни прискорбно, это явление приняло массовый и, на мой взгляд, уже совершенно необратимый характер. Дезертирам назначаются сроки обратной явки, затем эти сроки отодвигаются, а затем вообще… На Совещании по созыву Учредительного собрания дезертиров постановили лишить избирательных прав. Более того, Керенский проектирует лишить их и права на землю. Но все это мало пока помогает.

- У меня есть достаточно достоверные сведения о том, что в военно-медицинских учреждениях широко распространилось составление фальшивых свидетельств о болезни - под угрозой расправы над санитарным персоналом, - заметил Максимилиан Филоненко. – А в отношении командиров, которые пытаются навести элементарный порядок, развернута настоящая травля.

- Здесь, на Западном фронте, по требованиям комитетов к июлю уволено до шестидесяти полковников и генералов, - поддержал его Владимир Анатольевич.

- Ну, считайте, что им еще повезло! Вот, смотрите, - военный комиссар при Ставке Верховного главнокомандующего порылся в своих документах:

- Телеграфное сообщение помощника комиссара гвардейского корпуса: «… за то, что офицеры высказывались за наступление, они были в течение двух дней лишены всякой пищи». Или вот: в Двести девяносто девятом полку солдаты убили своего командира, предварительно засыпав ему глаза песком, а подполковника Рыкова который  уговаривал Двадцать второй полк идти на позицию, закололи штыками. А вот еще телеграмма от командира Шестьдесят первого Сибирского стрелкового полка: «Мне и офицерам остается только спасаться, так как приехал из Петрограда солдат 5-й роты, ленинец. В 16 часов будет митинг. Уже решено меня, Морозко и Егорова повесить. Офицеров разделить и разделаться. Много лучших солдат и офицеров уже бежало. Полковник Травников»…

-  Это ужасно! Это несправедливо… - Владимир Анатольевич нервно смял об дно пепельницы недокуренную папиросу:

- Не понимаю, зачем я здесь. Не понимаю, что, черт возьми, вообще происходит! Обязанности в действующей армии у меня совершенно неопределенные. Прав, по существу, никаких… Генералы считают нас, политических комиссаров Временного правительства, чем-то вроде досадного и бессмысленного обременения. Солдатские комитеты нам совершенно не доверяют и не подчиняются. Отчего все пошло совершенно не так, как задумывалось? Отчего… 

- А я, думаете - понимаю? – Неожиданно резко прервал его Савинков. - Кто-нибудь, думаете, понимает? Между прочим, одной из жертв самосуда стал даже сам большевик Соколов, автор этого чертова «приказа №1». Представляете? В июне он прибыл на фронт в составе делегации ВЦИК, и за попытки агитировать солдат не нарушать дисциплину был избит ими до полусмерти. Говорят, после этого товарищ Соколов несколько дней пролежал без сознания, а теперь еще ходит с повязкой на голове.

- Надо же… - не удержался от усмешки Филоненко. – Ну, так и поделом.

«Приказ № 1» был опубликован Петроградским советом в разгар Февральской революции, и первоначально предназначался только для восставших солдат тылового столичного гарнизона - однако большевики почти сразу распространили его по всей армии. Из всех положений этого документа наиболее тяжёлые последствия имел пункт о формировании солдатских комитетов, фактически отменивший в армии принцип единоначалия. Уже весной семнадцатого года начала формироваться многоуровневая система солдатских комитетов - ротного, полкового и армейского уровней. В результате в России, на удивление быстро, образовался, фактически, целый  «комитетский класс» - несколько сотен тысяч унтер-офицеров, солдат и «офицеров военного времени», предпочитавших окопному быту различные конференции, съезды и митинги в ближнем и дальнем тылу. В соответствии с приказом, во всех политических выступлениях воинские части подчинялись теперь не офицерам, а своим выборным комитетам и Совету. Предусматривалось, что всякого рода оружие передается в распоряжение и под контроль солдатских комитетов, а офицеров назначают на должности путем открытых выборов…

- Я хочу назад, в Москву. В Петроград… да куда угодно, лишь бы заниматься делом. - Владимир Анатольевич Жданов произнес это неожиданно твердым, уверенным голосом.

- Каким делом? – Позволил себе уточнить хозяин кабинета.

- Юриспруденцией… - сразу видно было, что ответ на вопрос этот уже неоднократно обдумывался недавним политкаторжанином. -  Новой России, новому, демократическому, обществу ведь непременно понадобятся новые законы – демократические и справедливые. Не так ли?

- Понадобятся, - признал Борис Савинков.

Спустя почти полгода после победы революции, в стране все еще продолжали действовать судебные уставы середины прошедшего века и царское Уголовное уложение. В марте, правда, было образовано Юридическое совещание, на которое возлагались «обсуждение вопросов публичного права, возникающих в связи с установлением нового государственного строя» и подготовка заключений по законопроектам, «по которым такие заключения будут признаны Временным правительством необходимыми». Требовалось, по возможности, сохранить правовую традицию и сложившуюся юридическую практику – но, при этом, ввести, например, такие новшества, как административная юстиция, которой не существовало при самодержавии. Поговаривали, что для этих целей готовится даже некий особенный документ - «О согласовании Свода законов с издаваемыми Временным правительством постановлениями», призванный определить критерии для использования в новых условиях старого, дореволюционного законодательства…

- Борис Викторович, вы же сами учились когда-то на юридическом факультете, - напомнил Жданов своему бывшему подзащитному, а теперь товарищу военного министра. - И вы не можете не понимать, что без настоящего правосудия развивать революционную демократию будет решительно невозможно! Простите великодушно, однако мне кажется, что наш недавний коллега господин Керенский слишком заботится о своей собственной популярности – забывая при этом, что произвол демократический точно так же недопустим, как и любой другой.

С этим тоже трудно было не согласиться. При первом посещении Министерства юстиции, еще в самом начале весны, глава правительства сделал символический жест - подал руку швейцару. Этот его демонстративный поступок породил много неодобрительных комментариев, усилившихся по мере уничтожения прежней судебной системы. Однако уже третьего марта был реорганизован институт мировых судей: суды стали формироваться из трёх членов - судьи и двух заседателей. На следующий день были упразднены Верховный уголовный суд, особые присутствия Правительствующего сената, судебные палаты и окружные суды с участием сословных представителей… Александр Керенский своим единоличным распоряжением прекратил следствие по делу об убийстве Распутина - при этом сам следователь Департамента полиции, арестованный в ходе Февральской революции, тут же отправился в Петропавловскую крепость.

При новом правительстве  судебные деятели массами удалялись со службы без всяких объяснений, иногда на основании телеграммы какого-нибудь помощника присяжного поверенного, утверждавшего, что такой-то судья «неприемлем общественными кругами»…

Прежде чем дать хоть какой-то ответ, управляющий военным министерством и товарищ военного министра Временного правительства Борис Савинков, снова вышел из-за стола и пересек кабинет. Приоткрыв дверь, он убедился, что никто не подслушивает разговор, после чего вернулся к собеседникам:

- Нет, дорогой мой Владимир Анатольевич, уж не взыщите – придется вам задержаться здесь, в Минске еще на какое-то время. Потому что сейчас вы необходимы революции именно здесь, на Западном фронте, в непосредственной близости к генералу Деникину.

- И зачем же, позвольте спросить?

Савинков выдвинул ящик письменного стола и положил перед собой какой-то лист бумаги:  

- «Россия погибает. Она стоит на краю пропасти. Еще несколько толчков вперед, и страна всей тяжестью рухнет в эту пропасть. Враг занял восьмую часть ее территории. Его не подкупишь утопической фразой: «мир без аннексий и контрибуций». Он откровенно говорит, что не оставит нашу землю…» - Савинков перевел взгляд со Жданова на Максимилиана Филоненко, после чего опять вернулся к тексту, который, как оказалось, зачитывал вслух:

- «Да, в силу неизбежных исторических законов пало самодержавие, и страна перешла к народовластию. Мы стоим на грани новой жизни, однако нет свободы и в революционном застенке, нет силы в той безумной вакханалии, где кругом стремятся прибрать к рукам всё, что возможно, за счёт истерзанной Родины! Где тысячи жадных рук тянутся к государственной власти в великой России, расшатывая её устои…»

- Для чего вы нам это сейчас прочитали? – Удивился Владимир Анатольевич. - Простите великодушно, но мы не на митинге, так что…

- Да уж, Борис Викторович, пожалуй, не стоит терять драгоценное время, - поддержал его третий участник беседы, военный комиссар Временного правительства при Ставке главковерха. – Все, что вы говорите, конечно же, правильно, хотя…

- А это не я говорю. Это стенограмма выступления командующего Западным фронтом генерала Деникина – между прочим, Владимир Анатольевич, вашего нынешнего политического подопечного. Он произнес его совсем недавно, на учредительном съезде Союза офицеров армии и флота. - Борис Савинков убрал обратно в стол страницу с текстом, отпечатанным на пишущей машинке, и заговорил своими словами:

- Друзья мои, я пригласил вас, чтобы сообщить известие исключительной важности и конфиденциальности. Судьба нынешнего временного правительства решена! Дни его, - а возможно, что и часы, - сочтены. К сожалению, не успевшие сформироваться либерально-демократические институты на данном этапе оказались не в силах исполнить ту величайшую миссию, которую возложила на них история. Для того чтобы остановить развал России и спасти ее от позора военного поражения… для того, чтобы затем, на надежной и крепкой основе, усилиями всего общества приступить к построению нового, подлинно всенародного государства - именно сейчас необходима твердая рука. Необходимы решительные, крайне жесткие и, возможно, жестокие действия для спасения революционных завоеваний!

- Диктатура? 

- Военная диктатура, не так ли? – Уточнил вопрос бывшего политкаторжанина социалист-революционер Филоненко.

- Исключительно в качестве временной меры! - Далее  Борис Савинков заговорил торопливо, вполголоса, будто бы опасаясь ненужных вопросов и не желая выслушивать возражения:

- Финансирование подготовки военного переворота координируется «Республиканским центром», разместившимся в Петрограде, в помещениях «Общества Бессарабской железной дороги». Номинально руководит «центром» директор правления этой дороги, но военный отдел возглавляет некий полковник Генерального штаба, в распоряжении которого находятся руководители всех наиболее крупных офицерских организаций: «Союза георгиевских кавалеров», «Военной лиги», «Союза офицеров армии и флота», «Союза воинского долга», «Всероссийского союза казачьих войск».

- Чего они, собственно, добиваются? Хотят царя Николая обратно вернуть, на престол? – Не удержавшись, перебил Жданов хозяина кабинета.

- Ни в коем случае, что вы! Главными политическими задачами переворота провозглашаются лишь упразднение Советов на фронте и в тылу, временный запрет деятельности профсоюзов и фабрично-заводских комитетов, ограничение распространения печати в армии. Верховной властью в стране станет Совет народной обороны, состоящий из лиц, разделявших необходимость наведения порядка… - Борис Савинков сделал паузу и перечислил по памяти:

- Это сам Александр Федорович Керенский, генерал Корнилов, адмирал Колчак, ваш покорный слуга… и другие. При Совете будет сформировано правительство с широким представительством: от бывшего царского министра Покровского, до марксиста-экономиста Плеханова. А вот в отношении Учредительного собрания высказываются пока разные точки зрения. Думаю, что его вообще не следовало бы созывать до конца войны.

- Любопытно, кого же пророчат в диктаторы? Уж не вас ли, уважаемый Борис Викторович?

- К счастью, нет, дорогой мой Максимилиан Максимилианович. Кандидатура моя даже и не обсуждалась ни разу, потому что решено было - возглавить страну следует непременно кому-то из популярных в народе военачальников. Называли Поливанова, Брусилова, Гурко, Колчака, Алексеева. Но сейчас окончательно ставка сделана на Верховного главнокомандующего Лавра Корнилова, в самый ближний круг которого входят генерал Крымов и генерал Деникин… да-да, Владимир Анатольевич – ваш Деникин, который сейчас командует Западным фронтом!

- Что конкретно планируют предпринять эти ваши генералы после взятия власти?

Даже если произнесенное Владимиром Анатольевичем словечко «ваши» и резануло слух социалиста-революционера Савинкова, тот сделал вид, что не обратил на это внимания:

- Первым делом они настаивают на аресте Ленина, германского шпиона и провокатора.

- Ну, тут у нас с ними нет особенных противоречий, - кивнул Максимилиан Филоненко.

- Затем следует безотлагательно объявить железные дороги на военном положении. Любое неисполнение распоряжения технического характера должно караться как неисполнение боевого приказа на фронте! То же - в отношении заводов, работающих на оборону, и угольных шахт. Обеспечить строжайшую дисциплину труда, безусловное выполнение минимальной нормы выработки, немедленно увольнять тех, кто этому противится! Запретить на территории промышленных предприятий митинги, собрания, стачки, запретить локауты… – Борис Савинков перевел дух и продолжил с нарастающим воодушевлением, будто бы перед многотысячной аудиторией:

- Как это ни прискорбно, до окончания войны нам придется категорически запретить вмешательство со стороны рабочих в дела управления предприятиями. Будет создан государственный земельный фонд из удельных, казенных и части помещичьих и монастырских земель, выкупленных у их владельцев. Этими землями наделят солдат, беспорочно и доблестно прошедших военную службу. Смертная казнь будет временно введена не только на фронте, но и повсеместно - как для военных, так и для гражданских лиц. Возобновится деятельность военно-полевых судов, разложившиеся войсковые части будут расформированы, в остальных опять начнут действовать требования дисциплинарного устава. При этом солдатские и матросские комитеты, разумеется, подлежат безусловному роспуску.

- А не кажется ли вам, уважаемый Борис Викторович, что все это…

- Нет, мне не кажется! – Перебил Жданова хозяин кабинета, не дав ему закончить свой вопрос. – Мне не кажется, нет, драгоценный мой Владимир Анатольевич! Нет, я просто уверен в том, что предлагаемые «Республиканским центром» меры – это колоссальное отступление от демократических идеалов и принципов. Однако я также прекраснейшим образом понимаю, что именно такая жертва сейчас является неизбежной и необходимой для того, чтобы спасти нашу многострадальную Родину, чтобы спасти основные завоевания революции… 

- Чего именно вы хотите от нас?

- Во-первых, чтобы все услышанное сохранилось в секрете…

Ранее: Глава третья. Продолжение

Читать дальше: Часть вторая. Глава первая. Продолжение

СОДЕРЖАНИЕ

Историко-биографический указатель

14.11.2014

ПРИСЯЖНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ