Часть вторая. Глава вторая. Продолжение

Двадцать второго июня тысяча девятьсот восемнадцатого года суд приговорил «красного адмирала» Алексея Михайловича Щастного к расстрелу.

« ...Революционный трибунал при ВЦИК Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов, заслушав в открытых судебных заседаниях своих 20 и 21 июня 1918 года и рассмотрев дело по обвинению бывшего начальника морских сил Балтийского флота гражданина Алексея Михайловича Щастного, 37 лет, признал доказанным, что он (Щастный) сознательно и явно подготавливал условия для контрреволюционного переворота, стремясь своей деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и ВЦИК... В связи с возможной необходимостью в интересах страны уничтожения флота и кронштадтских крепостей, вел контрреволюционную агитацию в Совете Комиссаров флота по документам об имеющемся, якобы, у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или сдаче его немцам. То лживо внушал, что советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам

Крыленко Николай Васильевич

контрреволюционного террора, то разглашал секретные документы относительно срочной подготовки на случай уничтожения флота, то ссылался на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦК положения об управлении флотом...

Трибунал постановил, считая его виновным во всем вышеизложенном, - расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов».

- Да как вы смеете? – Не удержался Жданов. - Смертная казнь отменена!

- Чего же вы волнуетесь, гражданин? – С нехорошей улыбкой ответил Крыленко. – Подзащитный ваш приговорен не к смерти, а к расстрелу… а это не одно и то же.

Жданов безотлагательно подал в Президиум ВЦИК заявление об отмене несправедливого и незаконного приговора. Вслед за ним соответствующее ходатайство подали и левые эсеры, которые тогда еще входили в состав ВЦИК. А любимец балтийских матросов Дыбенко поместил в газете «Анархия» письмо следующего содержания:
«Неужели нет ни одного честного большевика, который публично бы заявил протест против восстановления смертной казни? Жалкие трусы! Они боятся открыто подать свой голос - голос протеста. Но если есть хоть один честный социалист, он обязан заявить протест перед мировым пролетариатом…

Мы не повинны в позорном акте восстановления смертной казни, и в знак протеста выходим из рядов правительственной партии. Пусть правительственные коммунисты после нашего заявления-протеста ведут нас, тех, кто боролся и борется против смертной казни, на эшафот, пусть будут и нашими гильотинщиками и палачами».

Двадцать третьего июня, в два часа пополуночи Президиум ВЦИК под председательством Якова Свердлова рассмотрел и отклонил все ходатайства в защиту осужденного. Объяснить это, даже с точки зрения революционного права и логики было невозможно. Летом восемнадцатого года ЦИК отпускал на свободу и куда более серьезных преступников - например, в скором времени были помилованы все члены Центрального комитета левых эсеров, а затем даже Блюмкин, непосредственный исполнитель убийства немецкого посла Мирбаха.

Свердлов Яков Михайлович

… В знак протеста левые эсеры демонстративно вышли из состава Революционного трибунала, однако это не помешало большевикам в ту же ночь привести приговор в исполнение.

Казнили Алексея Михайловича Щастного во дворе Александровского училища – соблюдая при этом все меры секретности, чтобы сторонники не перехватили его, или потом не вырыли труп.

- Адмирал! – Обратился начальник расстрельной команды к приговоренному моряку. - У меня «маузер». Видите - инструмент надежный. Хотите, я застрелю вас сам?

Прежде чем ответить, Алексей Михайлович снял фуражку и отер лоб платком:

- Нет, благодарю! Ваша рука может дрогнуть, и вы только раните меня. Лучше пусть расстреливают китайцы. А так как тут темно, я буду держать фуражку у сердца, чтобы целились в нее.

- Ну, это как пожелаете…

Китайцы, из которых состояла команда, зарядили винтовки. Подошли поближе.

Адмирал Щастный прижал фуражку к сердцу – так, что видна была только его тень, да белоснежное пятно на груди.

Грянул залп. Алексей Михайлович взмахнул руками, пробитая фуражка отлетела, и моряк тяжело рухнул на землю…

Китайцы всунули его тело в мешок, а начальник расстрельной команды послал в Кремль помощника – за дальнейшими указаниями по поводу трупа. «Зарыть в училище, но так, чтобы невозможно было найти» - распорядилось начальство. Пока выбирали подходящее место, послышался шум автомобиля, и во двор Александровского училища въехал

Троцкий Лев Давидович

лимузин с потушенными фарами, на котором к месту казни прибыл лично товарищ Лев Троцкий.
Нужно было спешить - начинало светать...

Вошли внутрь здания, пустовавшего со времен прошлогодних боев между революционными отрядами и юнкерами. В какой-то классной комнате, где стоял один-единственный стол, решено было остановиться и закопать тело прямо здесь, если под полом нет подвала. Оказалось, что подвал отсутствует. Китайцы раздобыли откуда-то плотничьи инструменты, вскрыли паркет, вырыли яму, опустили мешок, закопали, опять все закрыли паркетом...

Защитнику Жданову так никогда и не удалось выяснить место захоронения адмирала.

Зато спустя всего пару месяцев после казни, в конце августа восемнадцатого, за столом в кабинете председателя ВЧК Дзержинского состоялась беседа, определившая дальнейшую судьбу уже самого Владимира Анатольевича.

- Представляете, как я его припечатал? «Да чего ж вы волнуетесь, - говорю, - гражданин адвокат… Мы же ведь вашего подопечного не к смертной казни приговорили, а к расстрелу!» - Председатель Революционного трибунала, член коллегии наркомата юстиции РСФСР Николай Крыленко совершенно искренне, по-солдатски, расхохотался, и даже хлопнул себя по колену от удовольствия. – Нет, каково?

Специального юридического образования Крыленко не имел.

Зато он отличался абсолютным классовым чутьем и пониманием партийной дисциплины, что на новом посту в большевистском правительстве оказалось несоизмеримо важнее.

Дзержинский Феликс Эдмундович

- В этом деле необходимо было показать всем, что суд Верховного Ревтрибунала нужен не для установления чьей-то вины или невиновности. Прежде всего, он является орудием классовой диктатуры и самообороны пролетариата против его врагов! Отсюда и вытекает неограниченное господство принципа полной свободы судебной совести. Потому что по-настоящему народный суд есть явление политическое… - товарищ Крыленко расстегнул одну пуговицу на вороте военной гимнастерки. В тридцать три года это был статный, красивый мужчина с расчесанными на пробор волосами и аккуратной бородкой, которая делала его отдаленно похожим на тезку – отрекшегося от престола российского императора:

- Если выбор для нашего трибунала опять встанет между законом и революционной целесообразностью, колебаться не следует ни на минуту! И расстрел этого самого Щастного продемонстрировал всему миру, как беспощадно советская власть покарает любые поползновения против интересов пролетариата…

Годы каторжных тюрем и тесные камеры предварительного заключения приучили Дзержинского терпеливо выслушивать собеседников. Однако он был, прежде всего, человеком дела, поэтому посчитал, что настала пора ограничить поток красноречия Николая Крыленко:

- Какие сведения поступают из Петрограда? Как матросы Балтийского флота отреагировали на приговор?

Основания для беспокойства у новых хозяев России, конечно, имелись.

Еще в конце мая сообщение об аресте чекистами «красного адмирала» вызвало глухой ропот на кораблях и в береговых частях. Большевикам пришлось даже организовать подряд несколько митингов и собраний, чтобы любой ценой успокоить балтийцев, многие из которых о героическом и умелом поведении своего командира знали не понаслышке. Агитаторы-ленинцы тогда едва сумели удержать моряков от очередной «бузы», клятвенно пообещав им, что разбирательство в отношении Щастного будет открытым и справедливым.

- Могло быть и хуже, - немного подумав, ответил Крыленко. - Разумеется, оказались товарищи, недовольные приговором. Особенно среди левых эсеров и анархистов. Но мы полностью контролируем ситуацию, Феликс!

Задать сразу очередной вопрос Дзержинскому помешал приступ кашля:

Мобилизация 1918 год

- А как ведут себя военспецы?

- Военспецы? - Таким новым коротким словечком после формирования первых частей Красной армии стали называть адмиралов, генералов и офицеров, поступивших на службу к большевикам. И в устах бывшего прапорщика Крыленко это название прозвучало презрительно, почти как нецензурная брань:

- Они, конечно, подавлены и запуганы. Ожидают дальнейших репрессий.

Еще в марте Совет народных комиссаров принял постановление о широком привлечении в новую армию царских военных специалистов, а приказ Реввоенсовета об отмене выборного начала в войсках открыл им доступ к любым командным должностям. Впрочем, к середине лета восемнадцатого года под красное знамя пришло добровольно всего несколько тысяч человек – и это никак не могло удовлетворить возрастающую потребность большевиков в опытных кадрах. Поэтому Совнарком вынужден был издать очередной декрет, согласно которому вводилась поголовная мобилизация бывших офицеров и чиновников. И уже ранней осенью в ряды Красной армии оказалось зачислено до сорока тысяч профессиональных военных и медиков.

На фото слева на право Члены
Коллегии ВЧК Я.Х Петерс, И.С.
Уншлихт, А.Я Беленький (стоит), Ф.Э.
Дзержинский и В.Р. Менжинский.

- Вот и правильно делают, что боятся, - улыбнулся Дзержинский одними губами. - Надо будет арестовать на днях еще несколько офицеров из штаба Балтийского флота. А то какой же получится заговор из одного человека?

- Заговор? – Переспросил Крыленко.

- Пусть это будет, к примеру, секретная организация монархистов. Или группа шпионов германского Генерального штаба… давайте подумаем? – Феликс Эдмундович кашлянул пару раз, и сделал пометку в раскрытом блокноте:

- Необходимо, чтобы солдатские массы ни в коем случае не доверяли царским военным специалистам, и относились к ним с высшей степенью подозрения. И чтобы ни у тех, ни у других никогда не возникло соблазна объединиться против интересов революции!

Дзержинский отложил ручку с дорогим стальным пером:

- С юридическими формальностями и с буржуазной игрой в правосудие затягивать не следует. Я поручу это дело надежным товарищам из Петроградской Чека, они справятся.

- И безо всяких там правозаступников!

И. А. Попов "Москва.1918 год"

Крыленко было прекрасно известно, что Феликс Эдмундович главной функцией Всероссийской Чрезвычайной Комиссии считал именно осуществление репрессий против врагов революции. Он категорически возражал против любого ограничения карательных полномочий своего ведомства. А многочисленные замечания и жалобы по поводу злоупотреблений со стороны чекистов неизменно оправдывал тем, что «там, где пролетариат применил массовый террор, там мы не встречаем предательства», и что «право расстрела для ЧК чрезвычайно важно, даже если меч её при этом попадает случайно на головы невиновных».

Совсем недавно, седьмого июля, Дзержинского отправили в отставку с поста председателя ВЧК, как свидетеля и возможного подозреваемого по делу об убийстве его подчиненными германского посла фон Мирбаха. Однако двадцать второго августа он вновь был назначен на эту должность и сразу вернулся в свой собственный кабинет.

- Да кому они вообще нужны… адвокаты?

Еще в мартовской Декларации свергнутого большевиками Временного правительства провозглашалась полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек, отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений. Подкомитет по законопроектам Временного правительства начал готовить новый закон об адвокатуре России, женщинам было разрешено заниматься адвокатской практикой.

Но уже в ноябре ситуация начала принимать совершенно иной оборот…

Добровольцы революции. Москва. 1918
год

При кровавом режиме царизма почти все руководители молодого Советского государства были неоднократно судимы за политические или уголовные преступления. Поэтому, с одной стороны, те из них, кто получил когда-то суровые обвинительные приговоры, и побывал на каторге или в ссылке, к институту присяжных поверенных относились без особого уважения, не понимая в нем никакой целесообразности и пользы. Тем более что теоретические основы марксизма не предполагали и не упоминали адвокатуру, как механизм гражданского общества, предполагая в самой ближайшей исторической перспективе отмирание государства и «управление народом посредством самого народа». Да и, кроме того, услуги хорошего адвоката в суде всегда стоили больших денег, что не соответствовало принципам поголовного равенства и социальной справедливости.

С другой же стороны, очень многие большевики, благодаря юридическим знаниям и ораторскому мастерству своих защитников, оказывались или вообще оправданы, или приговорены к наказанию, намного меньшему, чем то, на котором настаивало обвинение. Поэтому в глазах таких людей, - одним из которых был, кстати, и сам Крыленко, - принцип состязательности сторон в процессе убедительно доказал свою опасную несовместимость с административным, политическим и прочим контролем над правосудием со стороны государства.

Москва. Октябрь, 1918 год

Именно эти недавние обвиняемые, кстати, и проявили себя самыми непримиримыми противниками возрождения профессиональной адвокатуры. В эпоху коренных революционных преобразований они просто не могли себе позволить подобной роскоши! Перехватившие власть в России большевики одним махом закрыли юридические факультеты университетов, упразднили судебные учреждения и органы следствия, остановили течение всех процессуальных сроков, отменили прокурорский надзор…

«Безусловной обязанностью пролетарской революции было не реформировать судебные учреждения, а совершенно уничтожить, смести до основания весь старый суд и его аппарат, - несколько позже припоминал Председатель Совнаркома Владимир Ульянов (Ленин). - Эту необходимую задачу Октябрьская революция выполнила, и выполнила успешно».

Необходимо отметить, что к российской адвокатуре Владимир Ильич всегда относился если и не с откровенной враждебностью, то уж, во всяком случае, негативно. И это несмотря на то, что он сам, получив довольно приличное юридическое образование, некоторое время проработал помощником присяжного поверенного – без особого, впрочем, успеха. Еще в январе девятьсот пятого года в письме товарищам, содержавшимся под арестом в Московской тюрьме, Ленин советовал:

«Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Брать адвокатов только умных, других не надо… Но все же лучше адвокатов бояться и не верить им»…

- Да, вот еще, кстати, по поводу Революционного трибунала! – Дзержинский потянул на себя верхний ящик письменного

Н. П. Толкунов «Вручение Ф.Э.
Дзержинскому постановления СНК об
образовании ВЧК» 1953г.

стола. – Прочитайте. Это было написано адмиралом в тюрьме, перед самым расстрелом. И адресовано послание вашему оппоненту, гражданину защитнику Жданову.

Николай Васильевич Крыленко взял протянутый собеседником лист бумаги:

«Дорогой В. А., сегодня на суде я был до глубины души тронут Вашим искренним и настойчивым желанием спасти мне жизнь. Я видел, что Вы прилагаете усилия привести процесс к благополучному для меня результату, и душой болел за Ваши переживания. Пусть моя искренняя благодарность будет Вам некоторым утешением в столь безнадежном по переживаемому моменту процессе, каковым оказалось мое дело. Крепко и горячо жму Вашу руку. Сердечное русское Вам спасибо…»

- Разумеется, мы не стали передавать это письмо адресату. Но, на всякий случай, оно будет приобщено к уголовному делу, - пояснил председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, убирая листок назад, в стол.

- Вы теперь собираете материалы на самого адвоката? – Догадался Крыленко.

Прежде чем дать ответ соратнику по партии, Феликс Дзержинский помедлил. Потом, все-таки, достал из того же ящика очередную бумагу:

Ф. Э. Дзержинский и С. С.
Дзержинская с сыном Яном в Лугано
(Швейцария). Октябрь 1918 г.

- Нашим товарищам в аппарате Кремля удалось очень вовремя перехватить докладную записку, которую этот ваш Жданов сдал в приемную управляющего делами Совнаркома. Вот, вы только послушайте, как он рассуждает:

«… деятельность Чрезвычайной комиссии необходимо будет являться сильнейшим дискредитированием Советской власти. Единственное средство уничтожить вредные стороны деятельности Комиссии — это лишить Комиссию права самостоятельно решать дела, обязав её каждое дело в определенный срок представлять в соответствующий трибунал для гласного разбирательства и допускать защиту к участию в дознаниях, производимых Комиссией…»

Прервав чтение на полуслове, Феликс Эдмундович вновь зашелся в тяжелом и долгом, чахоточном кашле. Справившись, наконец, с очередным приступом застарелой болезни, он внимательно посмотрел на Крыленко:

- Ну, что скажете?

- И по форме, и по существу - документ явно контрреволюционный и клеветнический! Так писать может только враг трудового народа.

- А с врагами у нас может быть только один разговор, - напомнил Дзержинский. - Невзирая на прошлое, и на былые заслуги перед социал-демократией…