Роман Голешов

 есть неизбежно у женщины, нашедшей
наконец свою истинную, свою инстинктивно мечтанную и желанную
любовь, есть у нее одно великое счастье, и оно же величайшее
несчастье: она становится неутолимой в своей щедрости. Ей мало
отдать избраннику свое тело, ей хочется положить к его ногам и
свою душу. Она радостно стремится подарить ему свои дни и ночи,
свой труд и заботы, отдать в его руки свое имущество и свою
волю. Ей сладостно взирать на свое сокровище как на божество,
снизу вверх. Если мужчина умом, душою, характером выше ее, она
старается дотянуться, докарабкаться до него; если ниже, она
незаметно опускается, падает до его уровня. Соединиться
вплотную со своим идолом, слиться с ним телом, кровью,
дыханием, мыслью и духом -- вот ее постоянная жажда!
И невольно она начинает думать его мыслями, говорить его
словами, перенимать его вкусы и привычки,-- болеть его
болезнями, любоваться его недостатками. О! Сладчайшее рабство!

 Почему наиболее счастливые браки заключаются во вдовстве
или после развода? Почему Шекспир устами Меркуцио сказал:
"Сильна не первая, а вторая любовь"?

 Теперь-то я многое обдумал и многое понял, и я убежден,
что мы, мужчины, очень мало знаем, а чаще и совсем не знаем
любовный строй женской души. У Марии, так смело и красиво
исповедовавшей свободу любви, было до меня несколько
любовников. Я уверен, ей казалось вначале, что каждого из них
она любит, но вскоре она замечала, что это было только искание
настоящей, единственной, всепоглощающей любви, только
самообман, ловушка, поставленная страстным и сильным
темпераментом.
Большинство женщин знает -- не умом, а сердцем -- эти
искания и эти разочарования.

 Это замечание обидело. А ведь надо сказать правду: мы,
русские, целуем дамские руки раз по тридцати в сутки, целуем
знакомым, полузнакомым и вовсе незнакомым дамам, и притом вовсе
не умеем целовать хотя бы немножко прилично. Да и поцелуй руки
-- это высшая, интимная ласка. С какой стати мы мусолим руку
каждой женщины без смысла для нее и для себя?
И тоже: надо наконец серьезно подумать и о рукопожатиях.
Сколько есть на свете мокрых, грязных, холодных, вялых, точно
распаренных или сухо и жестко горячих, явно враждебных,
несомненно преступных и просто отвратительных рук. И каждую из
них вы, при случайном знакомстве, должны пожать, несмотря на
то, что ваша рука -- это тончайший аппарат чувствительности --
содрогается и протестует всеми своими нервами. Не лучше ли
кивок, полупоклон, ну, в крайности, даже глубокий, черт побери,
поклон?

 Впрочем, мужчины, пожалуй, никогда не освоятся с тем, что
женщине трудно разлюбить, но если она разлюбила, то уже к
прошлой любви никогда не вернется. Мужчин же этот возврат часто
тянет.

 Подумай-ка. Сколько миллиардов людей с сотворения мира
совокуплялись, наслаждались, оплодотворялись, размножались и
занимались этим в течение миллионов лет. Но много ли раз ты
слышал о большой и прекрасной любви, о любви, которая
выдерживает всякие испытания, преодолевает все преграды и
соблазны, торжествует над бедностью, болезнями, клеветой и
долгой разлукой, о высшей любви, о которой сказано, что она
сильнее смерти? И неужели ты не согласен со мною, что дар
любви, как и все дары человеческие, представляет собою лестницу
с бесконечным числом ступенек, ведущих от влажной, темной,
жирной земли вверх, к вечному небу и еще выше?

 -- Давать в любви обещания и клятвы... разве это не грех
перед богом, разве это не тяжкое оскорбление любви? Хуже этого,
пожалуй, только ревность. Недаром в Швеции ее называют черной
болезнью. Ты ревнуешь, значит, ты не веришь моей любви и,
значит, хочешь любить меня насильно, против моей воли и против
моего желания. Нет, уже лучше сразу конец. Обида -- плохая
помощница любви.
Или, например: вот прошло некоторое время, и скучны тебе
стали, приелись мои ласки. Вместо праздника любви наступили
утомительные, мутные будни. Скажи мне прямо и просто, как
другу: прощай. Поцелуемся в последний раз и разойдемся. Что за
ужас, когда один не любит, а другой вымаливает любовь, как
назойливый нищий!

 Ведь давно-давно сказано, что самые
сладкие поцелуи вовсе не те, которые выпрашиваются или
позволяются, а те, которые отымаются насильно; что каждая
женщина, даже вполне нравственная, вовсе не прочь от того,
чтобы ее стыдливость была преодолена пылким нетерпением, и,
наконец, что параграф первый любовной войны гласит: потерянный
удобный момент может очень долго, а то и никогда не
повториться.

Она дала мне хоть иллюзию, хоть призрак любви, и это истинно царский, неоплатный подарок... Потому что нет ничего более святого и прекрасного в мире, чем женская любовь.

 можно управлять таким чувством, как любовь, -
чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя.