Ольга Костина. Точка зрения.
Мы часто сталкиваемся с обсуждением темы, до какой степени государство должно вмешиваться в семейные отношения граждан. Проблема алиментов лежит не только в плоскости правоприменения, в плоскости закона, но и в значительной степени - в плоскости совести и человеческой морали, потому что отношения внутри семьи, между родителями и детьми, меняются с годами, могут претерпевать самые разные удары, улучшения, трудности. Отношения эти навряд ли можно урегулировать Уголовным кодексом.
Один и тот же человек на протяжении своей жизни совершает разные поступки - и неприличные, и героические. И для многих подросших детей, даже пережившивших какие-то родительские драмы в детстве, сформировавшихся, преодолевших все эти трудности, вопрос личного прощения, собственной совести стоит на первом месте, он важнее уголовных законов. Для многих в зрелом возрасте содержание и поддержка родителей, может быть, нерадивых, может быть, алкоголиков, может быть, истязавших в детстве - это вопрос уже философско-религиозного смысла, вопрос уважения к себе, прежде всего, понимания себя в этом мире, вопрос о том, чтобы простить этого родителя, оставившего по каким-то причинам его, не скопировать это поведение, не быть мстительным. Это абсолютно личная история каждого.
Я абсолютно согласна с необходимостью мер по стимулированию взрослых, оставляющих своих детей без пропитания, без поддержки. Да, здесь меры воздействия, уголовные, социальные и прочие абсолютно адекватны, но "отложенная месть" выросшего ребенка родителю, мне кажется, вопрос совершенно личный, философский и моральный. Мы много знаем примеров, когда родители алкоголики, и пьют, и бьют, но когда от них детей забирают органы опеки, дети мечтают вернуться к этой маме, хотя понятно, что с точки зрения нормального человека это нечестная ситуация по отношению к ребенку. Но вот эти связи, которые выстраиваются внутри человека и с божьей помощью, во время жизни жестко урегулировать законодательством, на мой взгляд, невозможно.
Я всем хочу напомнить детские рассказы Толстого. Там был потрясающий сюжет: маленький мальчик наблюдал, как его родители беззубого старого дедушку, отца одного из родителей, кормят в углу из деревянной миски на полу. В какой-то момент родители заметили, что мальчик что-то упорно мастерит. На вопрос «Что?», мальчик ответил: «Ну как что, миску. Когда вы состаритесь, я вас буду из нее кормить».
Проблема неуплаты алиментов, несомненно, есть, над ней который год бьются многие ведомства. И вспомним сколько инициатив было, зачастую несправедливо осмеянных. Например, инициативы ФССП, которая напрямую имеет в обязанностях сбор алиментов и вынуждена изобретать какие-то меры воздействия. Давайте вспомним и напряженные дебаты на эту тему, когда предлагалось создать алиментный фонд в России.
Но есть масса других способов воздействия. Есть ст.156 - неисполнение родительских обязанностей. Статья скандальная, мы сейчас со Следственным комитетом пытаемся ее конкретизировать, потому что она дает слишком уж широкую трактовку понятия. Но разве отказ от содержания, фактически, от кормления своего ребенка - это не недолжное исполнение обязанностей? Это уголовная статья! От штрафа до тюрьмы. То есть, возможно, надо искать что-то в правоприменении тех действующих законов, которые уже есть. Может быть, их конкретизировать для того, чтобы воздействие было предметным и приносило результат.
Понятно, что вопрос алиментов всегда будет на стыке законов государства и законов воспитания. Я согласна с тем, что нужно наказывать взрослых людей, в первую очередь, наказывать рублем. Но насколько будет эффективна мера, когда в будущем будучи стариками, вы будете наказаны, ваши дети будут иметь возможность отказать вам в куске хлеба? С точки зрения воспитания, для общества это вряд ли полезно.
10.04.2015
Доверие к полиции - тема болезненная и совершенно справедливо поднятая. 4 года прошло с момента принятия закона «О полиции», это не такой большой срок, ждать каких-то радикальных прорывов было бы наивно, потому что предыдущие 20 лет происходило тотальное разложение силовой системы и, в первую очередь, милицейского ведомства, пущенного на самотек до известной степени, непрерывно претерпевающего бесконечные реформы, зачастую без всякого смысла, с желанием перераспределить полномочия, в том числе, и в коррупционных целях. Это ведомство по идее самое близкое к гражданам, и должно быть самым надежным. Оно выходит сейчас из очень затяжного смыслового кризиса.
Я помню по расследованию печально знаменитого инцидента в отделе «Дальний», что те, кто был обвинен в истязаниях, пришли в палицию со своими намерениями реализовать свои представления о жизни, силе, власти, не старослужащие их сделали такими. Мы должны понимать, что когда говорят расхожую фразу, что не с Луны прилетают к нам такие сотрудники полиции, это наши одноклассники, соседи, дети, - это правда. Потому что какой социум, какое отношение к праву и законности у всех нас, такое же отношение у тех, кто приходит в полицию на работу. Поэтому бороться за чистоту рядов сейчас самое главное для этого ведомства, и министр принимает иногда критикуемые радикальные шаги. Многие знают о том, что увольняются руководители сверху донизу, если даже рядовой сотрудник совершил правонарушение. Об этом идет много споров, многие критикуют эту норму и говорят, что «всем свою голову не поставишь, за всех не будешь в ответе». Но, тем не менее, жесткость разумная в этой ситуации нужна. Другое дело, что надо замерять постоянно, влияет ли это на поступки людей или это просто устрашающие чистки. Я надеюсь, что министерство мониторит свои шаги.
Есть критерии при отборе на работу полицейских. Но в свое время были предложения и о тестировании во время работы. Человек может придти здоровым, молодым, окрыленным мечтами о борьбе за справедливость, защите людей, но в процессе может не выдержать нагрузки, у него может сломаться психика. При такой тяжелой нагрузке работа психологов в коллективе должна быть постоянной. Не аттестации время от времени, а постоянное наблюдение за сотрудниками, в хорошем смысле. Возможность обратиться за помощью должна предоставляться на постоянной основе.
Возмущенный человек, столкнувшийся с нерадивым, хамским поведением полицейского, конечно, найдет возможность и как-то об этом скажет. Поэтому, мы как правило, слышим не благодарности от людей, которые считают, а чего благодарить, они выполняют свою работу, и в каком то смысле это справедливо. А негатив выливается всегда, потому что его невозможно в себе держать.
Прокуратура в настоящее время жесточайший как критик, так и сдерживатель того, что происходит в полицейском ведомстве. Ни одна коллегия не обходится без того, чтобы не обрушивалась критика на полицию со стороны генерального прокурора.
Кстати, граждане могут обратиться в общественные организации, например, в нашу. Когда вы не можете добиться ответа, столкнувшись с незаконным поведением полицейского, не надо отчаиваться, надо обращаться не в их инстанции, а в прокурорские, в общественные движения. Сейчас помощь в этой ситуации получить очень несложно, потому что внимание профильных правозащитных организаций как раз приковано к полиции.
27.02.2015
Традиционно любым реформам в области нашего правосудия мешает во-первых, системность, а, во-вторых, отсутствие политической воли для их проведения.
Разговоры о замене понятых видеофиксацией идут давно. Те вопросы, которые вызывают сомнение, можно было бы решить уточнением регламентов использования видео, аудиофиксации, но, видимо, пока есть желающие использовать эту поляну в качестве давления на правосудие или для коррупционных каких-то замыслов.
Что касается понятых, то была жаркая дискуссия на тему, насколько этот институт еще нужен, насколько это пережиток советского прошлого, и насколько он на самом деле независим. Потому что мы с вами, конечно, понимаем, что если речь идет об участке участкового или какой-то фиксированной территории, то полицейские имеют некий набор понятых, который могут привести с собой, и они подтвердят все, что нужно. Доверие к этому институту значительно упало.
Второй аспект, которому мы не очень уделяем внимание, но он еще более важный. Понятой должен очень четко знать свои обязанности, свои права и свою ответственность за то, что он делает. А кто это будет разъяснять? Ночью поднимают человека из соседней квартиры, вы будете понятым, вы тут постойте, потом подпишите. Человек не готов к этой роли, он не считает ее принципиальной, он считает, что он просто стоит при каких-то действиях, зачастую, просто из страха отказать сотруднику правоохранительной систему, чтобы не было неприятностей. То есть это не осознанное исполнение своих гражданских обязанностей в правосудии, а просто такая формальность, пережиток, о котором мы что-то слышали из детства.
В тоже время вопросы, связанные с видеофиксацией очень важны в данном случае. Я вам приведу простой пример из практики Общественного совета. Наверное, вы слышали, что нередко бывают жалобы задержанных, конвоируемых о том, что к ним применяли какие-то меры насилия. Не все учреждения судов оборудованы видеокамерами, и, зачастую, проверить это невозможно. Обвиняемый говорит, что его били или пытали, применяли шокер. Полицейские говорят, что он совершал провокацию, набрасывался на конвой и т.д.. В Москве было принято решение, которое значительно снизило эти риски. Каждый конвойный в Москве оборудован видеофиксатором, который в конце рабочего дня он сдает. Это решение было принято в конце прошлого года. Каждый сотрудник конвоя в Москве будет оборудован видеорегистратором, который по истечении смены он сдает своему руководству для архива. И если возникает какая-то конфликтная ситуация, то этот архив поднимают. Это одновременно сдерживает и сотрудника от лишнего применения силы, и провокатора, который понимает, что идет фиксация всего, что происходит в помещении. Конечно, все это нужно регламентировать, потому что при желании можно что-то там подклеить, подкрутить, но существует экспертиза, которая может показать, была склейка или нет. Я думаю, нужно не бояться применять такие меры, и скорее разрабатывать их четкий и законный регламент.
Относительно добровольцев-понятых. Даже если здесь нет подвоха, этот подвох предъявлен будет, потому что наши граждане и адвокатское сообщество всегда со скепсисом относится к каким-то организованным формам помощи правоохране, их заведомо принято подозревать в излишнем расположении к сотрудникам правосудия. Это далеко не всегда так, посмотрите на ОНК (общественные наблюдательные комиссии в местах лишения свободы), например, их не заподозришь в излишней лояльности или потакании. Но постсоветский осадок недоверия всем, кто готов добровольно сотрудничать, имеет место. В США это прекрасно пережили. Там огромные программы по сотрудничеству граждан с полицией и не только с полицией, это приветствуется и сомнениям не подвергается. Тут важно другое. Если это люди, которые знают свои права, знают, как работает правосудие, и знают об ответственности за то, что они делают, тогда такая инициатива, безусловно, является бесценной. Но когда речь идет о неосознанном порыве, это всегда может подвергнуться сомнению. Для сотрудников правоохранительной системы это будет скорее в минус, чем в плюс.
У нас в стране не принято вообще разъяснять права участникам уголовного процесса. Дмитрий Медведев в бытность президентом предлагал в рамках борьбы с правовым нигилизмом обязать полицейских разъяснять права гражданам. Только непонятно, что именно разъяснять. Начинать с Конституции? А между тем в мировой практике права разъясняют всем участникам процесса, и потерпевшим, и понятым, если они ес ть в этой системе, и свидетелям. И всегда объясняют ответственность за то, в чем те участвуют. Поэтому, либо мы должны внимательно пересмотреть работу с понятыми в сторону их осознанной деятельности, либо искать другие пути. И, кстати, в этом свете в дополнение к понятым и свидетелям, регламент приобщения видеоматериалов тоже должен быть достаточно четким. Нужно добиваться того, чтобы регламенты привлечения свидетелей, привлечения понятых, привлечение еще каких-то институтов, были четкими, прозрачными и законными, а не оборудовать все каким-то одним инструментом в надежде, что это будет панацеей от правонарушений.
В некоторых штатах Америки закреплена норма: если на мою частную территорию без разрешения зашел человек, то я могу применить к нему любое насилие, и мои действия будут оправданы.
Эта важная тема только начинает подниматься в нашей стране. Что, с точки зрения уголовного закона, является для государства главной и незыблемой ценностью? Если вы посмотрите наш закон, то это государство, общество и только потом гражданин. В мировой цивилизации, европейской и американской, напротив, гражданин, его жизнь, здоровье и собственность – это первое место с точки зрения защиты законом. А все остальные преступления в отношении устоев общественных, государственных задач – это все уже преступления более мелкой тяжести.
Пока мы будем фиксировать в нашем уголовном законодательстве превалирование государственных ценностей над человеческими, мы, к сожалению, будем иметь те законы, которые имеем до сих пор. Хотя мы понимаем, что можно дать право человеку защищать себя, при этом никак не нарушая интересы государства.
Недавно была дискуссия в Общественной палате, которая касалась громкой инициативы Следственного комитета об объективной истине. Там тоже разгорелся спор, что важнее: интересы государства или интересы гражданина. И опять речь шла о гражданине обвиняемом. О гражданине потерпевшем вспомнили только в конце дискуссии, за ее рамками, - о том, что есть еще один участник процесса, ради восстановления справедливости в отношении которого это все и затевается.
Я тоже не считаю, что преступление против общества и государства незначительные и не стоит обращать на них внимание, но государство и общество состоит из нас с вами, и именно наши интересы, наше здоровье, нашу безопасность, наша собственность, которую мы защищаем, должно защищать и государство тоже. Поэтому все-таки, когда у нас на первом месте будет гражданин, тогда, наверное, и законы претерпят соответствующие изменения.
Дискуссия на тему пределов самообороны, о том, как спасти себя и своих близких и не оказаться в тюрьме, идет очень давно, но, к сожалению, она возникает от случая к случаю, то есть от трагедии к трагедии. Утихают общественные эмоции, и закон остается в том же состоянии, в котором есть, поэтому я безусловно приветствую решимость депутатского корпуса, в данном случае сенаторов, все-таки внести ясность, скажем так, в этот документ.
Мне представляется, что конкретизация закона очень важна. Я против, например, раздачи оружия гражданам по целому ряду причин. Но я абсолютно за то, чтобы мы имели возможность спасать свою жизнь и своих родных, и здесь в большей степени, мне кажется, надо корректировать не сами УПК и УК, а корректировать ответственность и качество экспертизы по этим делам, потому что от экспертизы, судебно-медицинской в том числе, зависит очень многое.
Нужно понять: когда человек оборонялся, был ли он в аффекте или он действительно сознательно убивал того, кто показался ему нападавшим или действительно нападавшим был. Это очень сложный механизм, когда человек находится в шоке, в агрессии он, конечно, не рассчитывает силу удара. И на суде он не может объяснить, что с ним происходило и зачастую оказывается несправедливо осужденным.
Состояние аффекта, конечно, считается значительно смягчающим наказание, именно поэтому я заговорила о качестве экспертизы: очень многое зависит от эксперта, от его порядочности, от его профессионализма, потому что все-таки, согласитесь, когда у вас на глазах истязают ваших родственников, ваших, не дай бог, детей, ну вы сможете рассчитать силу своего ответа? Вы сможете быть уверенны, что в какой-то момент, когда преступник повержен, вы остановитесь? Конечно, мы сейчас с вами в здравом уме и трезвой памяти, а в опасной ситуации мы не можем отвечать на этот вопрос.
Противники закона о противодействии насилию в семье говорят, что спровоцировать насилие легко. Женщины будут этим пользоваться, чтобы муж сел в тюрьму.
Уважаемые коллеги, борцы за духовность в семье, так воспитывайте общество, воспитывайте женщин, детей, говорите им о том, что недопустимые вещи существуют. Это во-первых. А во-вторых, вы знаете, сколько у нас ложных доносов? В том числе по педофилии. Женщины приходят и говорят: мой муж или сожитель растлевает моего ребенка. Приходится разъяснять, если выяснится, что вы лжете, вы понесете уголовную ответственность.
Я считаю, что за ложный донос и за лжесвидетельствование нужно в разы усиливать наказание. Потому что сегодня важнейшая часть правосудия, свидетельские показания, становится либо предметом уголовного давления либо торга. И то и другое – разрушение смысла правосудия, поэтому мы должны говорить о том, чтобы выстроить систему, разделяющую гадость, глупость, конфликтность от угрозы физической расправы для женщины и ребенка, ведь, как правило, речь идет именно о них.
Психологи утверждают: не только жертва, но и насильник нуждаются в помощи. Не надо его сажать. Я работаю 8-й год с жертвами преступлений и понимаю, сажать нужно тогда, когда человек совершил убийство, тяжкое увечье и когда человек неисправим. По европейской мировой статистике, женщина решается разорвать отношения, уйти из семьи, только после 7-го жесткого нападения на нее со стороны сожителя или мужа. Противникам и прочим наэлектризованным людям, «борцам за семь», я хочу сказать, что мы двигаем в палате этот законопроект как профилактический.
У нас есть версия думских депутатов, есть версия наших соседей по СНГ. Но почти везде, когда мы говорим о домашнем насилии, это речь не о карательной практике. Речь о том, чтобы на ранней стадии выявить конфликт и понять, почему он происходит, дать возможность жертве укрыться, дать возможность сторонам восстановить отношения, помочь, в том числе и мужу.
Естественной борьбой, в том числе и родительской, за невторжение в дела семьи, начинают пользоваться политические спекулянты, за которыми, на мой взгляд, стоит конкретное садисткое лобби, которое с помощью законодательного запугивания и шельмования зачастую пытается сделать все, чтобы преступления внутри семьи были латентными.
Мы говорим: вторжение в дела семьи, если сосед заявит в полицию, «стукнет» неадекватная бабушка и разрушится семья и т.д. Послушайте, никакая борьба за семью, детей и родителей не должна преступать рамки уголовного закона, хотя чтить Уголовный кодекс надо.
В законопроекте о профилактике семейного насилия речь идет о том, что женщина, пострадавшая от систематических издевательств или побоев или ее ребенок, сама обращается в правоохранительные органы и просит о помощи. Причем не всегда она просит об уголовном вмешательстве. Данный законопроект прежде всего направлен на профилактику преступления в семье, чтобы сконцентрировать усилия государства и общества на выравнивание ситуации в семье. Я знаю цифры из Государственного доклада: около 60% российских семей с детьми живут на грани прожиточного минимума, это означает огромное внутренне эмоциональное напряжение. Человек вместе со своими детьми находится на грани выживания. Масса случаев, когда люди не справляются с валом навалившихся на них обстоятельств, информационных, социально-экономических: потерял работу, оказалось трудно выживать, женщина не захотела делать аборт и родила еще одного ребенка, но с ним трудно выживать... Все это нуждается не в уголовной практике, а социально-экономической, духовной, если хотите. Это нуждается в помощи общества и государства, а карательные меры должны включаться тогда, когда человек спасает свою жизнь и это очевидно и ему, и органам, которые вынуждены сопровождать эту ситуацию.
Конечно, нужно отделять конфликтные ситуации в семье с битьем посуды, со скандалами, с хлопаньем дверью от издевательства и убийств. Если мы пропишем в законе жестко эту грань, если мы поймем, что речь идет не о каком-то соседе, «стукнувшем» куда-то и не об озабоченной бабушке, которую достала эта шумная семья. Речь идет о члене семьи, который старается спасти себя и своего ребенка и готов доказать, в том числе с помощью медицины, что он нуждается в поддержке. Будет ли это поддержка социальная и психологическая это одно, будет ли это спасение от физической расправы, это другое. Но то, что мы сегодня эту ситуацию замалчиваем, это плохая тенденция.
Я бы разделила две темы, они абсолютно разные: возрождение казачества и патрулирование казаками улиц столицы, потому что они между собой не связаны, разве что одно можно использовать в целях некого пиара другого.
У меня однозначное мнение, подкрепленное практикой и наблюдениями за работой ДНД в городе: если мы хотим жить в правовом государстве, и мы говорим, что перед законом все равны, то тогда, безусловно, содействие полиции в поддержании порядка на улице не может иметь никакого политического, этнического или какого-либо другого выражения. Давайте согласимся, что у различных политических и каких-то еще объединений могут возникать взаимные претензии.
Хотите патрулировать улицы на самом деле – снимайте лампасы, надевайте одинаковую для всех повязку дружинника и вместе с полицейским патрулем идите по улицам.
Дружинники дежурили много раз на городских мероприятиях. Я вижу, они стоят вдоль прохода в здание или стоят на месте проведения митинга, охраняют порядок. Люди в разной одежде, но с повязкой дружинника.
Конечно, каждое политическое или общественное объединение может потом с гордостью сказать, что принимает участие в работе добровольной народной дружины, но на момент патрулирования никакого выражения, кроме гражданского содействия полицейским, быть не должно. Тем более, что Москва, на мой взгляд, единственный регион, имеющий внятный закон о ДНД и давно, и сейчас по канве этого закона пишется федеральный закон.
Насколько мне известно, те патрули, которые выходили на улицы Москвы, в частности, на Белорусский вокзал, это была акция, не согласованная с московскими властями. Сейчас это уже перерастает из неудачной акции во вредоносный случай, потому что провоцирует людей на объединение по каким-то национальным группам и выход на улицу. Вспомните, у нас уже были и другие позывы с различными национальными окрасками – дежурить, патрулировать.
На самом деле, если мы хотим проявить гражданскую солидарность, тогда нужно идти и по законам города Москвы, как минимум, записываться в добровольную народную дружину и работать в ней.
Ольга Костина 
«Закония» в соц. сетях