Тамара Морщакова. Точка зрения.
Не соглашусь с посылом о необходимости четкой регламентации понятия несправедливость в законодательстве. Надо снижать сначала число решений, которые не являются ни законными, ни обоснованными. И тогда уже можно говорить внутри тех решений, которые мы можем признать такими, о справедливости, как категории, имеющей разный смысл. Категории, которая предполагает, что справедливое решение должно восстанавливать право человека, который обратился за защитой в суд, решение, которое принято в правильных, справедливых процедурах, позволивших гражданину защитить себя перед судом.
Я не согласна с тем, что большинство наших решений является законными и обоснованными, хотя суды часто ссылаются на то, что жалоб мало, граждане не оспаривают вынесенные акты, значит, они хорошо работают. Они это не делают, потому, что надежды после того, как их дела были рассмотрены судом первой инстанции на то, что суд будет справедливо разбираться, у них просто не остается.
Снижать количество незаконных решений – сложная проблема, надо её решать просто на основе принципов. Прежде всего, суд должен быть независимым, таковым он не является, поэтому он не принимает решения так, как положено. У нас очень много плохих законов, их суды должны сами проверять на их соответствие представления о праве, включая и справедливость, и не применять несправедливые законы, говоря юридически – неправовые. Законы, которые отступают при регулировании тех или иных отношений от правовых принципов. Пример: есть принцип, запрещающий наказывать за одно и то же деяние, а у нас уголовная ответственность построена в основном на том, что человека уже дважды наказали в административном порядке. И его уже третий раз будут наказывать за то же деяние
Подводя итоги, скажу, для обеспечения справедливых решений нам нужны: независимость суда и хорошие правовые акты. У нас нет ни того, ни другого. Поэтому у нас так много жалоб в Конституционный суд.
Связи между тем, что, по мнению порядка 70% россиян Конституция нарушается, и необходимостью внесения в неё изменений нет никакой. Потому, что, если нарушается эта редакция, то почему не будет нарушаться та, которая воплотит предложенные изменения? К тому же пока невозможно понять, что именно населению кажется возможным изменить в Конституции, чтобы улучшить свое положение.
Меняй – не меняй, а жизнь не улучшится. У нас получается так, потому, что ни законы, ни Конституция не имеют большого шанса быть реализованными. Реальное положение вещей свидетельствует о том, что записанные в Конституции цель развития – построение социального государства, и путь этого развития, к реальности имеют мало отношения.
Пенять на конституционные нормы нельзя, они ничего не могут сами произвести, но могут прописать государственно-правовые механизмы, которые боролись бы за защиту Конституции. Сам основной закон для этого не надо менять, а механизмы, служащие его реализации – можно.
Пока невозможно изменить, то, что просят люди – повысить МРОТ, прожиточный уровень, и в целом благосостояние граждан. Для этого в первую очередь должны быть предприняты меры, которые устранят коррупцию, разъедающую по наблюдению экономистов ¾ основного дохода каждого из нас, который бы мы имели, если бы не коррупция. Коррупция ведь заключается не во взятках даже, основной вред от неё заключается в том, что ресурсы перераспределяются не так, как это объективно необходимо, а так, как это нужно «своим людям».
Кроме того, нужно развивать демократические институты формирования власти, которая должна быть сменяема. Нужно развивать институты выборов, которые дают объективные результаты. Нужно развивать активность граждан, которые ходят на выборы. Не может быть несменяемых депутатов в течение многих лет. Не годится система практически отсутствующих партий.
Есть ли у нас шанс на расширение компетенции суда присяжных? Тендеция такова, что мы пока имеем только сужение сферы компетенции суда. У нас есть определенный предел в этой области, который был поставлен в одном из постановлений Конституционного суда. Конституционный суд сказал, что законодатель, конечно, может изменять компетенцию суда присяжных, но не таким образом, чтобы свести его фактически к нулю. Это он не вправе делать, потому что такой суд предусмотрен Конституцией.
Вопрос второй. Что же, власти действительно не хотят этого суда? Возможно, правоохранительные органы, ведущие следствие, не хотят, потому что присяжные - это строгий контролер, более строгий, чем профессиональный судья. И этот контролер склонен не пропускать такие случаи, когда обвинение не доказано. Поэтому действительно растет число оправдательных приговоров в суде присяжных.
Вопрос третий. А кто-нибудь поддерживает идею расширения полномочий суда присяжных? Мы понимаем, что если идея поддерживается только снизу, но не органами власти, то у нее шансов очень мало, несмотря на рамки, поставленные Конституционным судом. Но надо сказать, что в последнее время, в декабре, сигнал определенный прозвучал - президент страны сказал, что надо рассмотреть вопрос о расширении компетенции суда присяжных.
Следующий момент. Пойдут ли люди работать в таком суде? Они не пойдут, если не настанет изменение в отношении к этому институту. Если присяжных не будут преследовать оперативные работники, если на них не будут оказывать давление, угрожать, то пойдут. Если работодатель, который должен отпустить присяжного с работы на заседание суда, сделает это без того, чтобы работник потерял какие-то положенные ему бонусы. Если перестанут присяжных выгонять из зала суда в тот момент, когда решается вопрос, имели ли место пытки для того, чтобы получить показания обвиняемого или нет. Вот тогда люди пойдут. И ответственное отношение людей было раньше, я знаю таких присяжных. В России есть общественная организация Клуб присяжных, где те, кто заседал в составе скамьи присяжных, остаются верны этому институту, и они уже начинают оценивать его не только как нечто вроде инструмента помощи суду для того, чтобы объективное решение принять. Они начинают расценивать его и как форму жизни гражданского общества.
В последнее время некоторые подходы к совершенствованию суда присяжных на самом деле являются ложными идеями. Суд присяжных хотят заменить судом, который будет называться также, но по сути будет представлять собой совместное решение вопросов судьей-профессионалом и, фактически, заседателями. А заседателей мы уже имели в нашей истории раньше. И во всех других странах есть опыт работы с заседателями. Заседатели отличаются от присяжных тем, что они участвуют в вынесении вердикта вместе с судьей. Тогда как присяжные уходят в совещательную комнату без судьи и без его влияния, без его вмешательства, отвечают на главный вопрос: собраны ли доказательства достаточной виновности подсудимого. Именно это обеспечивает суду присяжных наибольшую эффективность. К сожалению, сейчас Верховный суд , отвечая на предложение президента рассмотреть вопрос о расширении суда присяжных, сказал, да, конечно, надо расширять, но пусть это будут те «присяжные», которые заседают вместе с судьей, и число их должно быть не 12, а меньше. Но принципиальным здесь является не число, а то, что коллегия присяжных заседает отдельно от судьи-профессионала, который потом должен квалифицировать деяние по правовой норме уголовного закона и определить наказание.
Присяжные рассуждают только о фактах: бил или не бил, доказано, что украл или не доказано, и более ни о чем. Должны быть созданы особые условия для работы присяжных, в том числе касающиеся взаимоотношений с работодателем. Я вам привожу пример возможного решения. В течение какого-то срока после того, как человек отбыл свою обязанность (вообще-то это гражданский долг - быть присяжным), допустим, в течение года, ему не могут грозить никакие негативные последствия. Это только один из способов. К таким способам стимулирования должно быть обращено внимание законодателя.
В УК РФ сейчас прописана конфискация, которая назначается при назначении других наказаний, то есть когда человек уже подвергнут уголовной ответственности, за очень большой ряд преступлений. По сути они очень различны, от убийства при отягчающих обстоятельствах или от причинения тяжких телесных повреждений и кончая массовыми беспорядками. Кто что получил нечестным путем в результате массовых беспорядков, мне очень трудно себе представить, но на самом деле такие статьи уже есть. Что же нам тут надо добавлять?
Полная конфискация всего имущества не есть мера нормального уголовного наказания. Мера нормального уголовного наказания должна быть адресована только лицу, которое виновно, а конфискация всего имущества не соответствует этой норме, потому что под полную конфискацию попадает вообще все, что у человека есть. А он не один живет на земле, с ним живут какие-то люди, кто-то находится на его иждивении, есть какие-то родственники, кто-то среди родственников, живущих вместе с ним тоже зарабатывает, тоже имеет имущество. Как мы будем осуществлять эту конфискацию?
Не конфискуют все имущество в целом, конфискуют то, что нажито в результате преступной деятельности. Сейчас уголовный закон описывает понятие «имущества, нажитого в результате преступной деятельности» весьма пространно. Во-первых, должно быть изъято имущество, которое приобрел человек, который, допустим, что-то украл, а во-вторых, подлежат конфискации все денежные средства, которые человек мог получить в результате распоряжения этим имуществом. В-третьих, если он получил благодаря совершенному преступлению именно деньги, при взяточничестве, например, подлежит конфискации не только эта денежная сумма, но и все то, что могло быть приобретено им на эти деньги. Если это имущество передано другим родственникам или просто близким людям, то оно тоже подлежит конфискации.
Представление о целесообразности поправок об особом порядке судопроизводства основано на нескольких совершенно недопустимых тезисах. Первый тезис – возвращение к старому времен культа личности – представление о том, что признание – «царица доказательств». Это первая ужасная вещь, поскольку мы знаем, как следователи признание у нас получают, дела о применении незаконных методов полиции и рассматриваются в Европейском суде по правам человека.
Второе. Мы почему-то настаиваем на том, что вопрос о посадке или непосадке, о признании невиновным или не признании невиновным, о назначении наказания того или другого должен зависеть от потерпевшего. Это громадная ошибка, о которой давным-давно в международных нормах написано, что это недопустимо.
Потерпевший не может быть критерием для того, чтобы сказать: нет, этого посадили, слишком долго проводя процесс, а этого посадили вообще не на тот срок. Это вопрос государства – как отношения преступника или того, кто подозревается в преступлении, с государством складываются. Государство должно обеспечить потерпевшему максимальную защиту, возмещение вреда. Но потерпевший не решает кого, как и насколько сажать.
Третье. Вот говорят, что у нас нет оправдательных приговоров. А зачем они? Зачем вообще, скажите, пожалуйста, суд? Если меры наказания в законе определены. Мы все сейчас с вами отрицаем такую необходимую вещь, как контроль суда за расследованием. И думать нужно не о том, удовлетворит ли потерпевшего решение государственной судебной инстанции, государства, думать нужно о всех нас, потому что посадить могут каждого, если доказательства не нужны.
Пройдет ли данный законопроект в Госдуме? Я считаю, что как раз пройдет. Сторонники поправок говорят, что мы идем по пути Запада. Это ужасная ложь, когда говорят только часть из того, что имеется на Западе. Да, в некоторых странах, далеко не во всех, существует так называемая сделка с правосудием, но там условия обе стороны ставят, она поэтому и называется сделкой. А здесь другое: подсудимый никакого условия вообще не ставит. Это раз. Затем, например, в Америке распространена сделка со следствием и прокуратура соглашается на условия, при которых обвиняемый признает свою вину, вплоть до меры наказания, у нас этого не происходит.
Далее, есть другие противовесы. Ты не хочешь, чтобы в особом порядке рассматривали твое дело, ты можешь по любому преступлению, если тебе грозит год лишения свободы, попросить суд присяжных, который будет разбираться скрупулезно во всех доказательствах. У нас это есть? У нас до сих пор суд присяжных рассматривает около 500-600 дел в год из миллиона с лишним. Теперь этих дел будет еще меньше, потому что все дела, по которым работал суд присяжных, теперь передаются на рассмотрение на уровень районного суда, где присяжных не бывает, а есть только один судья. И все это гораздо хуже, чем те структуры, о которых мы говорили много лет как о недопустимом явлении, которые заменяли судебные органы во времена репрессий.
Тамара Морщакова 
«Закония» в соц. сетях