Елена Альшанская. Точка зрения.
В сфере опеки и попечительства есть проблема, когда существует огромное количество дублирующих полномочий и задач, которые разные структуры решают в отношении одного и того же ребенка. Например, и органы опеки и комиссия по делам несовершеннолетних, и полиция, и социальная защита. Все они у себя педагогически сложного ребенка поставят на учет, но реальной помощи и поддержки семье ждать не от кого и ребенок в итоге оказывается в организации для детей-сирот.
Поэтому совершенно точно и законодательное и правоприменительное поле в этой сфере необходимо отработать и проанализировать с тем, чтобы понять, кто за что отвечает и какую реальную помощь оказывает. Должно ли быть это отдельное федеральное ведомство? Есть ФЗ №120 о профилактике беспризорности, где поименованы ведомства, которые занимаются детьми. И их там огромное количество. Можно ли их подчинить или передать одному центру – вопрос для обсуждения и проработки.
Сложность состоит в том, что сейчас органы опеки и попечительства никому не подчиняются – нет никакой федеральной структуры во главе органов опеки. Эта функция относится к полномочиям органов исполнительной власти, которые передана на разные уровни. И встречается ситуация, когда в одном регионе часть органов опеки относятся к региональным органам власти, а другая – к муниципальным. И никто никому не указ. То, что необходимо наводить в этой сфере порядок – очевидно и давно назрело. И важнейший вопрос состоит даже не в том, кто главный, а как система должна работать, с кем и как должно быть настроено взаимодействие, его очередность, порядок и цели. Пока же к этой сфере можно смело применять поговорку: у семи нянек дитя без глазу.
По любому сигналу, даже анонимному, поступившему о неблагополучии ребёнка в семье, угрозе для ребенка, органы опеки обязаны отреагировать. Каков будет результат проверки – это уже другой вопрос: насколько объективно будет исследована ситуация. Проблема заключается в том, как сегодня законодательство регулирует эту сферу.
У нас ни в одном вузе нет такой специальности: специалист органов опеки. В ряде регионов появляются первые ласточки, но это скорее переподготовка, чем изначальная специализация. Хотя это тонкие материи – понять, есть ли насилие в отношении ребенка, опасны ли условия жизни в семье для него, или нет. А у нас получаются, что люди, которые имеют в лучшем случае, психологическое, либо педагогическое и юридическое образование и сотрудники опеки принимают решение на своё усмотрение, руководствуясь общечеловеческими представлениями, на свой страх и риск.. Нет общих исчерпывающих списков, которые помогут верно оценить обстановку. Могут ли они ошибиться? Конечно, могут. В большинстве случаев угадывают и не забирают ребёнка из семьи без повода.
Что из себя представляет повод? Допустим, пьяные родители спят, ребёнок предоставлен сам себе, есть следы побоев, в доме антисанитария, тараканы и так далее. Любой обыватель принял бы такое решение, увидев все перечисленное. Но на самом деле, смотреть надо не столько на это, сколько на отношения между родителями и ребенком. Если имеет место антисанитария, надо определить, какого возраста ребенок. Если маленький, то это реально может быть угрозой ребенку, другое дело, если это подросток.
Кроме того, в обязанность работников органов опеки не входит задача разобраться, почему у матери возникла сложная жизненная ситуация, почему она осталась без работы, жилья, психологической помощи и поддержки. Их задача – усмотреть угрозу для ребёнка в этой ситуации, не исполнение родительских обязанностей. Безусловно, важно увидеть причины и оказать помощь попавшей в трудную ситуацию женщине, может, если агрессивный отец, отселить мать с ребёнком вместе, а не забирать ребёнка совсем из семьи, но у органов опеки нет ресурса для такой помощи, элементарно в штатном расписании не предусмотрены социологи, психологи.
По логике вещей они должны подключать соцзащиту, если они, как в Москве и области, не входят в её состав. Но там они между собой не сильно связаны и не обязаны реагировать на просьбу другого ведомства: у них разные подчинённости, разный функционал, разные обязанности. Кроме того, у нас система социальной помощи – заявительная. Они не могут прийти и сказать: какая у вас сложная ситуация, давайте мы вам поможем. Это мама должна прийти в соцзащиту, добрать кучу документов о том, что она малоимущая и неблагополучная, доказать, что нуждается в этих услугах, выбрать самой эти услуги, пройти комиссию, которая скажет: да, вы действительно нуждаетесь в помощи, тогда эти услуги ей достанутся бесплатно. Если не пройдет комиссию, то сможет получить услуги за деньги.
Вот такая у нас система, которая никак не бьется с реальными трудностями, когда семьи не очень справляются, не социализированы. Но нужна совершенно другая система, как и ювенальная юстиция, которая у нас, к сожалению, воспринимается как нечто ругательное и пугающее. На самом деле, это система правосудия именно для ситуаций, связанных с детьми и подростками, при которой её участники будут иметь специальное образование, знания и квалификации, которые позволят грамотно общаться с детьми, профессионально вести с ними беседы и допросы, принимать судебные решения, основываясь на глубоких знаниях детской психологии и особенностях поведения.
Фрагмент выступления в радиоэфире от 31.10.2013:
Беби-боксы – это очень дорогостоящая сама по себе система. Это чудовищно дорогостоящая игрушка, и это главный аргумент отказа от развития этого проекта. С моей точки зрения, если бы у нас были все другие элементы профилактики отказов, мы бы поняли, что ни один человек не откажется от ребенка только потому, что ему вовремя не помогли.
Сегодня во многих городах отказываются от организации беби-боксов, потому что «есть иные различные службы помощи матерям». Неужели они не понимают, что женщина, которая выкидывает ребенка на улицу, в эти службы не пойдет. Так почему не установить беби-бокс?
Женщина, которая решилась отказаться от ребенка, но не хочет сделать это легально, могла бы не оставлять его в лесу, а отнести его в поликлинику совершенно спокойно, анонимно, никто у нее паспорт не спросит. Она могла пойти в супермаркет, оставить его в тележке, где его тоже быстро увидят. Она могла сделать иного всяких действий, чтобы сохранить ему жизнь. Но вместо этого она пошла и отнесла его туда, где он заведомо погибнет. Этот человек не пойдет ни в какой беби-бокс, он сделает что задумал. Миллион вариантов, как не оставить ребенка в опасности, и ни одним из них такая мать не воспользовалась.
Исследования показали, что в подбрасывают детей не те, кто потенциально мог бы убить, а ровно те, кто таким образом продолжал о своем ребенка заботиться.
Фрагмент выступления в радиоэфире от 31.10.2013:
Насколько я знаю, в России сирота, если он был усыновлен, лишь после 18 лет имеет право прийти в органы опеки и получить какую-то информацию о себе. Это реально очень жестоко.
Я согласна с самой тенденцией негативной оценки бэби-боксов как явления. Во многие странах это многовековая традиция, которая возникла еще в средние века. Позорная ситуация, когда мама беременела вне брака, и она, по сути, не могла такого ребенка оставить, его бы просто затравили. Конечно, тогда вопрос анонимности был принципиален: чтобы никто не знал, что этот ребенок есть.
В современном мире вопрос внебрачных детей уже не является проблемой. И здесь анонимность играет очень плохую роль, потому что на самом деле в нашей стране нет никаких работающих механизмов профилактики отказов от новорожденных. Очень часто женщины принимают это решение, находясь в очень тяжелой ситуации, в состоянии внутреннего отчаяния, иногда оно объективно, иногда это чисто психологическое состояние. Вместо того чтобы создать механизм, при котором у нее будет возможность контакта с кем-то, чтобы помочь обдумать ситуацию, мы создаем механизм, где мать может принять одно решение – отказаться от ребенка. И здесь анонимность в первую очередь работает на то, что впоследствии сложно восстановить отношения мамы и ребенка.
В этой ситуации анонимность действует против ребенка. Сейчас во всем мире отказываются от идеи тайного усыновления, потому что каждый ребенок имеет право знать, кто он, откуда его предки, кто имеет к нему отношение, потому что очень тяжело знать, что ты начался «с нуля». Я знаю многих усыновленных, выросших в детском доме детей, которые после 18, многие после 40 лет возвращаются в те места, где они выросли, в попытках в архивах найти информацию о своей семье. Никто из нас не может принять факт, что за тобой ничего нет, пустой лист, это очень тяжело на самом деле. Мы недооцениваем, насколько это важно знать.
Нас убеждают, что беби-боксы важны, потому что мама вместо того, чтобы убить, отнесет малыша в беби-бокс. Но это совершенно не так. И многолетние европейские исследования подтверждают, что те мамы, которые потенциально готовы убить своего ребенка, они это и сделают. Они не повезут ребенка в беби-бокс.
Беби-боксы нужны тем матерям, которые желают своему ребенку лучшей жизни и поэтому выбирают лучший для него вариант. На самом деле лучший вариант – чтобы оставить ребенка заботливой маме, которой на самом деле чаще всего нужна была помощь.
Елена Альшанская 
«Закония» в соц. сетях