Дмитрий Смородинов

Т.к. у некоторых форумчан возникают трудности с переводами, то постараюсь кратко описать один из самых простых способов - через терминал > http://money.yandex.ru/doc.xml?id=522781

Сделать платеж Яндекс.Деньги не сложнее, чем пополнить баланс сотового телефона:

• Выбираем соответствующий раздел (будет что-то типа "Электронная коммерция")
  
• Далее выбираем Яндекс.Деньги
  
• Вводим номер счета 41001139546074 и возможно номер своего сотового
  
• Забираем квитанцию.
  

Все!

См. http://forum.zakonia.ru/view_egrul.htm
ЗЫ: не дублируйте посты в разных темах!

Большая просьба ко всем, кто будет переводить средства со своего счета Яндекс.Денег - не указывайте код протекции либо сообщайте, пожалуйста, его через Обратную связь вместе с номером Вашего счета. В противном случае, не зная кода протекции, мы не сможем получить Ваш перевод.

Материал предоставлен "эж-Юрист"

Предписание антимонопольной службы о снятии наружной рекламы с «газелей» на Садовой-Кудринской улице, выданное московскому предпринимателю Аристову, многими СМИ трактовалось как прецедент, который может послужить началом нового витка борьбы с нарушениями законодательства о рекламе. Между тем мнение о незаконности рекламы на передвижных билбордах Федеральная антимонопольная служба РФ высказала уже давно, а положительная судебная практика свидетельствует о том, что рекламщикам по данному вопросу лучше «не выступать».

Реклама на щитах, закрепленных на борту специально предназначенного для этого автомобиля, считается довольно эффективным видом наружной рекламы. Такой «двигатель торговли» привлекает внимание, его можно парковать в наиболее выгодных с точки зрения восприятия рекламы местах и перемещать в любое время по мере необходимости. Однако, увы, задействовать такие автомобили было запрещено еще первоначальной редакцией Закона о рекламе.

Правда, соответствующая норма вступила в силу только с 01.01.2007, но ФАС России уже в 2006 г. поспешила предупредить, что использование транспортных средств исключительно или преимущественно в качестве передвижных рекламных конструкций запрещается (Письмо от 19.05.2006 № АК/7654). В частности, было разъяснено, что нельзя размещать рекламу на автомобилях, основное предназначение которых — распространение рекламы (в том числе создавать транспортные средства в виде определенного товара), а также переоборудовать автомобиль для рекламы с частичной утратой тех его функций, для выполнения которых он был изначально создан.

Но предприниматели этому предупреждению не вняли и даже пытались оспаривать наложенные «антимонопольщиками» штрафы в суде. Надо признать, что вначале некоторым из них удавалось одержать победу — до той поры, пока в дело не вмешался Высший Арбитражный Суд.

Так, ФАС ВВО понятие «использование транспортного средства» трактовал в соответствии с определениями Закона об ОСАГО (ввиду отсутствия такового в Законе о рекламе), а именно как эксплуатацию автомобиля, связанную с его движением в пределах дорог. Поскольку «рекламомобиль» стоял на месте, суд пришел к выводу, что он не является передвижной рекламной конструкцией (Постановление от 05.02.2008 № А57-5741/07-6). Однако ВАС РФ с таким обоснованием не согласился (Постановление от 23.09.2008 №6327/08).

Не удалось обойти запрет и путем наделения «рекламомобилей» дополнительными функциями. Например, центр обучения вождению (кстати, дело было в Москве) утверждал, что его мобильный билборд «газель» используется в качестве учебного автомобиля для подготовки водителей. Для этих целей он был переоборудован с дополнительной установкой педалей тормоза и сцепления. Эта позиция прошла только в суде первой инстанции. И апелляция, и кассация принесли победу уже антимонопольной службе — судьи посчитали, что основное предназначение билборда все-таки состоит в выполнении рекламных функций (Постановление ФАС МО от 13.05.2008 № КА-А40/3846-08).
К Москве присоединились и судьи Северной столицы. Допуская возможность использования «рекламомобиля» для хозяйственных нужд, ФАС СЗО все же признал его передвижной рекламной конструкцией, поскольку именно такую цель преследовал его производитель (Постановление от 10.04.2008 №А05-10882/2007).

Так что наличие на наших улицах и во дворах мобильных билбордов сегодня объясняется лишь недостаточной активностью «антимонопольщиков» — все возможности для применения санкций у них есть.

***

Мария Мошкович

Allice, спасибо за предложение. Форум постоянно растет и развивается, но в данный момент структуру "гражданки" оставим такой какая она есть.

Цитата:

Сообщение от Keniks ►

Было бы неплохо обяснить, где нибудь, почему нельзя создавать новую тему сразу после регистрации и подтверждения e-mail'а... а то как-то неясно...

С чего Вы это взяли? До подтверждения регистрации нельзя создавать новые темы и посты, сразу после подтверждения Пользователи могут размещать свои посты во всех доступных для них разделах.

Материал предоставлен "эж-Юрист"

Роль научной доктрины в российском праве явно недооценивается. Можно встретить мнения, что она носит чисто теоретический, прогностический, прикладной, рекомендательный, условный характер. Нормативно-правовое и правоприменительное значение доктрины отрицается, так как она не является источником российского права. Однако рассмотрение и разрешение судьями дел о защите деловой репутации заставляет задуматься над обратным.

Безусловно, доктрина в качестве источника права ассоциируется прежде всего с мусульманским правом, а также англо-американской правовой семьей. Например, в мусульманском праве она связана с иджмой, а в англо-американской правовой семье — с научными трудами и высказываниями авторитетных ученых-юристов. Каково место доктрины в российском праве? Всегда ли научная мысль имеет лишь чисто теоретический характер?

Рассмотрим влияние научной доктрины на судебную защиту деловой репутации в рамках гражданского права Российской Федерации. Данная сфера выбрана не случайно, поскольку в условиях слабого законодательного регулирования нематериальных благ (ккоторым большинство ученых относит деловую репутацию) и личных неимущественных прав доктрина становится тем стержнем, на который опирается правоприменительная прак-тика.

А как у них?

Прежде чем переходить к российским примерам, упомянем об английском праве (в контексте практики Европейского cуда по правам человека), для которого доктрина служит традиционным источником, используемым судьями при вынесении решений по делам о защите репутации от диффамации.

В Постановлении Европейского cуда по правам человека от 23.06.95 по делу «Толстой-Милославский против Соединенного Королевства» продемонстрирована роль доктрины английского права при рассмотрении и разрешении диффамационных дел. Европейский cуд к «соответствующим внутригосударственным правовым нормам» (то есть тем, которые подлежат обязательному применению в национальной правовой системе Соединенного Королевства) отнес помимо судебных прецедентов и мнений судей положения нескольких параграфов сборника английских законов Халсбери (Halsbury’s Laws of England), выдержку из монографии Гэтли Libel and Slander, а также цитату из книги Duncan and Neill on defamation.

А со ссылками на работы отечественных ученых можно столкнуться в учебнике международного частного права, подготовленном белорусскими коллегами. Внем среди прочего упоминается, что в одном из решений МКАС в качестве источника права использовалась ссылка на позицию выдающегося российского ученого С.С.Алексеева.
Украинские юристы (М.Бондаренко, В.И. Манукян, В.П.Палиюк) описывают случаи, когда суды при обосновании размера денежной компенсации морального вреда применяют методику А.М. Эрделевского, причем именно на Украине. Учитывая то, что компенсация морального вреда выступает одним из способов судебной защиты деловой репутации, резонно предположить, что указанная методика могла быть задействована и при защите от диффамации, и не только на Украине. Однако автор лично не видел еще ни одного судебного решения, в котором приводилась бы ссылка на какую-либо монографию или журнальную статью А.М.Эрделевского, описывающую его знаменитую, но не лишенную недостатков методику «презюмируемого вреда».

Словари спешат на помощь

В судебных решениях и постановлениях арбитражных судов содержатся также выдержки из «Толкового словаря русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой, «Толкового словаря современного русского языка» Д.Н.Ушакова, «Большого экономического словаря» под редакцией А.Н. Азраиляна (постановления ФАС МО от 01.09.2008 № КГ-А40/7788-08, от 08.12.2008 № КГ-А40/11257-08; ФАС ПО от 14.11.2008 №А55-18084/07, от 25.06.2009 № А65-22222/2008, от 26.06.2009 № А57-25088/2007; Решение Арбитражного суда Челябинской области от 21.07.2009 № А76-1819/2009-4276). В этих судебных актах арбитражный суд ссылался на общенаучное толкование слов «репутация», «порок», «сговор», «монополия», «мэрия».

Термины ввели, а проблемы остались

В конце 1990-х и начале 2000-х годов в ведущих российских юридических журналах появилось несколько статей, которым было суждено стать источниками зарождения нового способа судебной защиты деловой репутации юридических лиц — компенсации нематериального (морального, репутационного) вреда.

Так, после опубликования в 1999 г. в журнале «Российская юстиция» (№ 7. С. 24—25) статьи К. Голубева и С.Нарижнего «Защита деловой репутации юридических лиц» впервые в научный оборот был введен термин «нематериальный вред» и его компенсация в отношении юридических лиц.

Комментируя ст. 152 ГК РФ, знаменитый адвокат Г.М. Резник оказался «разработчиком» конструкции «репутационный вред» и его компенсации (возмещения) для юридических лиц. Об этой категории ученый писал на страницах журнала «Адвокат» и в газете «эж-ЮРИСТ».

В журнале «Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации» (2001. № 2. С. 61—66) В.В.Старженецким был сделан перевод извлечения из Постановления Европейского cуда от 06.04.2000 по делу «Компания Комингерсол С.А.» против Португалии», которым введено в российский оборот чуждое отечественному законодательству понятие «нематериальные убытки».

Высказанная в Определении Конституционного Суда РФ от 04.12.2003 № 508-О мысль о возможности юридическому лицу требовать «компенсации убытков, в том числе нематериальных, причиненных умалением деловой репутации, или нематериального вреда, имеющего свое собственное содержание (отличное от содержания морального вреда, причиненного гражданину), которое вытекает из существа нарушенного нематериального права и характера последствий этого нарушения», послужила закономерным продолжением теоретических воззрений Л.О.Красавчиковой о необходимости компенсации морального (неимущественного) вреда юрлицам, о чем она писала еще не будучи судьей КС РФ (Красавчикова Л.О. Компенсация морального вреда субъектам экономической деятельности в случаях причинения вреда их деловой репутации // Академический юридический журнал. 2001. №2. С.41—45).

В любом случае после Определения КС РФ от 06.04.2003 № 508-О (со всеми его достоинствами и недостатками) защита деловой репутации юридических лиц кардинально изменилась. Требования о денежной компенсации нематериального (морального, репутационного) вреда встречаются сегодня почти в каждом исковом заявлении, подаваемом в арбитражный суд в целях защиты деловой репутации юрлиц.

При этом очевиден пробел в вопросе оснований компенсации нематериального (морального, репутационного) вреда, причиненного умалением деловой репутации юрлица. Что понимать под «моральным вредом юридическому лицу», его «нематериальным вредом», ведь ни в законодательстве, ни в Определении КС РФ от 04.12.2003 №508-О содержание указанных категорий не раскрыто?

Личный опыт: плюсы и минусы

Долгое время я предполагал, что судьи при составлении решений по делам о защите деловой репутации не обращаются «за помощью» к журнальным статьям, ограничиваясь лишь ссылками на различные нормативные акты, учитывая представленные сторонами доказательства, и лишь в редких случаях используют общенаучное (словарное) толкование тех или иных терминов.

Каково же было мое удивление, когда в мотивировочной части Решения Арбитражного суда Ростовской области от 07.08.2009 № А53-5674/09 судья Т.А.Рогожина в обоснование того, что такое «моральный вред юридическому лицу», его «нематериальный вред», привела мое собственное определение данного понятия.

Так, в журнале «Адвокат» автором дана следующая дефиниция терминов «моральный вред юридическому лицу», «нематериальный вред»: «...категории «моральный вред гражданину» и «моральный вред юридическому лицу» имеют разное содержание (анализ абз. 5 п.2 Определения КС РФ от 04.12.2003 № 508-О), если «моральный вред гражданину» — это физические и нравственные страдания, то «моральный вред юридическому лицу» — это его «нематериальный вред», т. е. неблагоприятные последствия нематериального характера, которые не поддаются точному исчислению, являются отрицательными и существенными для юридического лица, а также привели или могут привести к возникновению убытков, представляющих собой материальное выражение вреда» (Гаврилов Е.В. Состав субъектов при компенсации нематериального (репутационного) вреда» // Адвокат. 2009. № 3. С. 27—28).

Сравним его с тем определением «морального вреда юридическому лицу» и «нематериального вреда», которое содержится в мотивировочной части Решения Арбитражного суда Ростовской области от 07.08.2009 № А53-5674/09: «Доводы ответчиков о том, что юридическое лицо не испытывает нравственных или физических страданий, в связи с чем отсутствуют основания для возмещения морального вреда юридическому лицу, не приняты судом, поскольку «моральный вред юридическому лицу» — это его «нематериальный вред», то есть неблагоприятные последствия нематериального характера, которые не поддаются точному исчислению, являются отрицательными и существенными для юридического лица, а также привели или могут привести к возникновению убытков, представляющих собой материальное выражение вреда».

Исходя из всего вышесказанного можно смело утверждать, что доктрина гражданского права все-таки лежит в основе российской правоприменительной практики. Это отрадно, особенно когда имеются правовые трудности с реализацией компенсации нематериального (морального, репутационного) вреда юридическим лицам.

С одной стороны, благодаря этому происходит правовое просвещение судей, видение проблемы ученого признается верным и формирует практику, а с другой стороны, наглядно выявляются пробелы российского законодательства и права. Более того, мне как автору кажется странным, что судья арбитражного суда не привела собственное определение «морального вреда юридическому лицу», «нематериального вреда» и подменила свое мнение чужим. Может сложиться впечатление, что это она дала вышеуказанную трактовку «нематериального вреда», ведь ссылки на источник заимствования судья Т.А. Рогожина не сделала. Хотя в судебных решениях Российской Федерации, в отличие от того же Соединенного Королевства, не принято ссылаться на доктринальную идею, имеющую узкоспециальную направленность.

В заключение отметим, что идеи ученых-юристов, высказываемые ими на конференциях и на страницах научных журналов, порой имеют непосредственную практическую реализацию и воспринимаются в правоприменительной деятельности. Согласитесь, самое ценное для специалиста в той или иной области знаний — когда его идеи помогают практике.

***

Евгений Гаврилов,

ассистент кафедры гражданского права
и процесса Юридического института
Красноярского государственного
аграрного университета

Материал предоставлен "Новой адвокатской газетой"

Заместитель председателя квалификационной комиссии АП Московской области Михаил АБРАМОВИЧ поделился своими взглядами на требования к профессии.

– Михаил Аронович, как Вы оцениваете сложность вопросов, задаваемых претендентам на соискание статуса адвоката?

– На мой взгляд, вопросы студенческие, элементарные. На каждый из них есть прямой ответ в кодексах, а вопросов, которые требуют от человека правоприменительного мышления, – нет. Мне доподлинно не известно, но слышал, что в билетах квалификационного экзамена у судей есть задачи – правовые казусы.

– То есть Вы считаете, что вопросы нужно усложнить?

– Не усложнить, а сделать более профессионально ориентированными. Ведь человек, который сдает экзамен, через несколько дней «выйдет в бой». И от него потребуются знания правоприменительной и судебной практики, формат же экзамена этих знаний не требует. Когда-то мы разрешали экзаменуемым пользоваться кодексами, а потом слушали списанные с них ответы. Запретили кодексы – стали шпаргалить. А что делать: студенческие вопросы – студенческая методика подготовки ответов. Я бы изменил вопросы, пусть их будет меньше, но добавится задача, ответ на которую не спишешь и не спросишь у соседа. Мы хотим видеть, что человек, сидящий перед комиссией, мыслит, разговаривает на правовом языке и после экзамена может начинать работать. Тем более что у нас нет такой системы, как в Англии, например, где молодой адвокат должен сначала отработать по найму адвоката со стажем, а потом сможет стать младшим партнером фирмы.

– Задаете ли Вы дополнительные вопросы?

– Только по теме билета и в случае, когда из ответа ясно, что человек путается. Задаем уточняющие вопросы, чтобы понять, оговорился ли кандидат, или не понимает, о чем говорит, или говорит неправильно.

– Известно, что сдать квалификационный экзамен в Адвокатской палате Московской области труднее, чем во многих других палатах. Не упрекают ли вашу комиссию в том, что она предъявляет слишком жесткие требования?

– Никогда не анализировал, но у меня сложилось впечатление, что к нам приходят некоторые проживающие в Москве юристы, потому что боятся сдавать в городе. По-моему, в комиссии Адвокатской палаты г. Москвы гораздо жестче подходят к приему экзаменов. У нас обычно из 30 человек не сдают пять – восемь – разве это большой отсев? Мы же говорим не о студентах, сдающих научный коммунизм, где 99 % должны получить зачет, а о получении профессии – престижной и желанной. Могу сказать за себя и коллег, что все члены комиссии настроены очень доброжелательно. В экзаменуемых мы видим будущих коллег. Мы заинтересованы в увеличении численности палаты, но не ценой неквалифицированных адвокатов, чья репутации будет ударять по профессиональному престижу.

– Квалификационная комиссия принимает экзамен в полном составе?

– К сожалению, представители судов последнее время не балуют нас своим присутствием. Видимо, не выделили никого на очередном заседании. Представителей из Думы закрепляют сроком на два года. А от Арбитражного суда у нас вообще никто никогда реально не участвовал.

– Можно ли уже во время экзамена определить, будет кандидат хорошим адвокатом или посредственным?

– Предположить можно: сразу видна хватка, уровень знаний, эрудиция. Видно, насколько легко человек оперирует понятиями. Но дальше все зависит от уровня профессиональной добросовестности. К делу ведь нужно готовиться, читать, а бывают люди одаренные, но недобросовестные. У тех молодых адвокатов, которые тщательно готовятся к делам, переживают, постоянно советуются с коллегами, – все более или менее получается. А некоторые сразу открывают адвокатский кабинет и даже не понимают, что им нужно с кем-то советоваться, им кажется, что все ясно. Потом допускают серьезные профессиональные ошибки, которые исправить нельзя. И все это всплывает при рассмотрении дисциплинарных дел.

– Как часто собирается квалификационная комиссия?

– Два раза в месяц: один раз – экзамен, один – рассмотрение дисциплинарных производств. Лет пять назад хватало одного раза для всего. Не потому, что экзамены быстрее принимали, а потому, что «дисциплинарок» было раз в 10 меньше. Я не преувеличиваю: раньше мы рассматривали на одном заседании пять – восемь дисциплинарных дел, сейчас по 50–70. Я связываю это не с увеличением численности, а с появлением у людей необоснованного чувства безнаказанности. Вот сколько у нас, например, говорится об уплате взносов в палату? А все равно есть адвокаты, которые считают, что взносы – вещь не обязательная. Я бы просто статус прекращал, чтобы люди знали, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Казалось бы, пара сотен рублей – немного, но зачем их платить, если адвокат живет в Лондоне и ведет там дела. А в общей сложности получается два миллиона задолженности – деньги, на которые можно очень многое сделать.

– Выступая на выездном заседании коллегии Минюста России в Великом Новгороде, министр юстиции Александр Коновалов говорил о том, что многие адвокаты не удовлетворяют высоким квалификационным и морально-этическим требованиям, которые предъявляются к ним как к участникам судопроизводства. Согласны ли Вы с такой оценкой? Если да, то какие меры нужно принять для того, чтобы исправить положение, и какова при этом должна быть роль квалификационных комиссий?

Если смысл сказанного воспринимать буквально, то я полностью согласен с такой оценкой. «Многие» (расплывчатое число) адвокаты не удовлетворяют высоким квалификационным и морально-этическим требованиям, как и многие министры, многие работники правоохранительных органов и многие судьи. Это если говорить о проблеме в целом, а если в частности об адвокатуре, – мы, в квалификационной комиссии, читали вашу статью о выступлении Александра Коновалова («АГ» № 15 (056). – Прим. корр.), и там есть очень много неплохих вещей о том, что надо делать.

Нужно менять требования при приеме, проводить переаттестацию уже работающих адвокатов, тем более для тех, кто не имеет значительного стажа. Когда-то, еще до альтернативных коллегий, в Московской областной коллегии практиковались обязательные проверки качества работы молодых адвокатов. Был отчет о проделанной работе, не было никакого «кривляния» по поводу адвокатской тайны – адвокатов очень серьезно «шерстили», а кого-то даже выгоняли. Думаю, было бы полезно закрепить аттестацию законодательно, ведь сфера адвокатской деятельности очень ответственная и непрофессиональная работа адвокатов сильно бьет по правам граждан.

– Александр Коновалов сказал, что среди адвокатов есть высококлассные специалисты, просто хорошие адвокаты и дилетанты. Как Вы относитесь к его предложению построить «двухуровневую адвокатуру» (первый уровень – адвокаты, наделенные правом представительства в суде; второй уровень – адвокаты, оказывающие первичную юридическую помощь и не имеющие права судебного представительства)?

– Если адвокат может оказывать юридическую помощь, не имея права судебного представительства, то у него не остается никакой практической работы, кроме как досудебной подготовка. В арсенале адвоката останутся тогда только устные консультации и составление документов, а это слишком маленький спектр услуг. Такие адвокаты просто вымрут, потому что не смогут заработать на жизнь. А вот обязательная по закону работа на условиях младшего партнерства с адвокатом, уже имеющим определенный стаж, – это вариант. То есть можно организовать некие ступени, но совсем запрещать адвокату приход в суд – не правильно, он тогда ничему не научится.

Нужно контролировать работу начинающего адвоката, как это может делать старший партнер, у которого молодой адвокат работает по найму. От сотрудничества, когда начинающий адвокат должен отработать 3–5 лет под руководством опытного коллеги, выиграют все. И адвокаты, которые могут учить, и адвокаты, которые хотят учиться. А те, кто учиться не хочет, пусть идут работать на завод.

– По словам министра юстиции, некоторые защитники, по сути, выступают в роли «коррупционных посредников», т.е. учат клиентов, кому и сколько заплатить. Приходилось ли квалификационной комиссии вашей палаты разбирать дела, возбужденные по такому поводу?

Определять, есть ли в деле признаки преступления может только суд, мы же всегда соизмеряем обстоятельства, о которых говорит клиент, с нарушением законодательства об адвокатской деятельности. Если с точки зрения адвокатской деятельности в деле все правильно, мы говорим, что по вопросу взяток следует обращаться в правоохранительные органы, потому что законом предусмотрен особый порядок рассмотрения таких вопросов. Но могу вас заверить, что если в деле действительно есть что-то противозаконное, то и с точки зрения адвокатской деятельности тут же всплывают нарушения законодательства. Правда, дело еще и в том, что клиенты, обращающиеся в палату, чаще всего сами не святые. Зачастую жалобы на адвокатов пишутся из-за неудовлетворенности результатом, чтобы вернуть гонорар, надавить на адвоката, припугнуть.

Статистики, по которой в адвокатской среде признанных судом виновными в посредничестве или передаче взяток лиц было бы больше, чем, скажем, в органах внутренних дел или в системе государственной службы, я не знаю. Такие случаи единичны. По крайней мере, в моей практике не было ситуаций, чтобы нам принесли такой приговор.

Но что касается возбуждения дисциплинарных производств с коррупционным подтекстом, то у меня есть чисто интуитивное ощущение, что по острию ножа тут ходят бывшие работники органов внутренних дел и бывшие следователи, которые практикуют в том же районе, в котором служили. Это означает, что клиентов таким адвокатам посылают их бывшие сослуживцы. Клиент боится ослушаться и не взять адвоката, рекомендованного следователем, а дальше идут какие-то коррупционные схемы. Мы стараемся выявлять даже малейшие признаки таких сделок и бороться с этим. Насколько мне известно, сейчас Совет АПМО готовит решение с тем, чтобы запретить практику адвокатам, которые ранее осуществляли властные полномочия, в районе, в котором они работали. Такое правило было когда-то и в Московской областной коллегии – при приеме в ряды коллегии бывшего судьи или следователя ему говорили: 3–5 лет вы в этом же районе работать не вправе, узнаем – выгоним из коллегии. И это действовало. И в интересах сообщества, и в интересах клиентов. Хорошо, если бы такую инициативу поддержал законодатель, потому как Совет решение примет, а не сегодня – завтра кто-нибудь обратится в суд, и решение могут признать незаконным.

Беседовала Марина САМАРИ

Материал предоставлен "Новой адвокатской газетой"

Представляя интересы Альберта Омарова, осужденного приговором Лефортовского районного суда г. Москвы от 24 мая 2007 г. по ч. 1 ст. 188 УК РФ к пяти годам лишения свободы, адвокаты Алексей Ерин и Владимир Румянцев столкнулись с редким, но опасным случаем уничтожения по приговору суда первой инстанции вещественных доказательств, причем именно тех, на которых строилось обвинение.

Этот пассаж остался незамеченным в вышестоящих судебных инстанциях. Постановлениями судьи Московского городского суда от 22 февраля 2008 г. и от 30 сентября 2008 г. в удовлетворении надзорной жалобы о пересмотре приговора и кассационного определения в отношении А. Омарова было отказано.

В качестве основных вещественных доказательств осуждения А. Омарова в приговоре указаны ежедневник и флеш-карта, которые, по версии обвинения, якобы изъяты при обыске в помещении ООО «Экстранс». И именно эти вещественные доказательства были уничтожены по решению Лефортовского районного суда г. Москвы.

Никаких обоснований необходимости их уничтожения судом представлено не было. Данные вещественные доказательства, а именно документы, – не объемные, не являются химически агрессивными материалами, не портятся со временем и т.д. и не могут быть уничтожены в соответствии со ст. 82 УПК РФ. Эти документы, приобщенные к делу, хранятся в течение всего срока хранения самого дела в соответствии с требованиями п. 3 ч. 1 и п. 5 ч. 3 ст. 81, ч. 2 и 3 ст. 84 УПК РФ.

В показаниях в суде по поводу записей на флеш-карте A. Омаров пояснил, что флеш-карта ему не принадлежит. Однако суд не посчитал нужным проверить эти показания.

Между тем документированная информация, зафиксированная на материальном носителе (в нашем случае на флеш-карте – В.Л.), как в письменной форме, так и в форме аудио- или видеоносителей, компьютерных дисков допускается в качестве доказательства согласно ст. 2 Федерального закона от 20 февраля 1995 г. № 24-ФЗ «Об информации, информатизации и защите информации» при наличии реквизитов, позволяющих ее идентифицировать.

Какая карта флеш-памяти была предметом осмотра, как она появилась у следствия, как появились на ней файлы документов – неизвестно. В материалах дела таких сведений нет. Попробуем восстановить данный пробел.

Как утверждают адвокаты осужденного, карта флеш-памяти «JetFlash 512МВ» серо-коричневого цвета (протокол осмотра, т. 5, л.д. 255–257) выступила основным вещественным доказательством, на котором построено осуждение и приговор А. Омарова. Однако при обыске 21 июня 2005 г. в помещении ООО «Экстранс», где он работал, и уж тем более в столе Омарова, флеш-карту никто не обнаруживал, и изъята она не была. В протоколах обысков от 21 июня 2005 г. такой факт не зафиксирован.

Защите удалось установить, что впервые карта флеш-памяти «JetFlash 512МВ» упоминается в протоколе осмотра предметов (документов) в помещении УВД ЮВАО г. Москвы, каб. 20, как изъятая в ходе обыска в ООО «Экстранс». Причем без указания даты и обстоятельств изъятия – факт для юридического документа неприемлемый! И это именно та флеш-карта, которая послужила основным вещественным доказательством обвинения и которая была так поспешно уничтожена по приговору Лефортовского районного суда…

К счастью, как выяснилось, флеш-карты, как и рукописи, «не горят». И даже уничтоженные судом, они «дают показания». Обвинению не удалось «похоронить» в 99 томах дела сведения, размещенные на ней, свидетельствующие в пользу осужденного А. Омарова. Результаты осмотра флеш-карты были распечатаны на принтере и подшиты в дело (т. 3, л.д. 4–30) – всего 81 документ. Все они датированы февралем – июлем 2005 г. Финансовые, регистрационные, служебные… Но не имеющие никакого отношения к А. Омарову! Более того, при анализе распечатанных с флеш-карты документов выяснилось, что бланки, в которых указана фамилия А. Омарова, и по объему, и по содержанию явно диссонируют с остальными материалами.

Кто, когда и почему записал на флеш-карту эти четыре листа, можно было бы легко выяснить при проведении судебной компьютерно-технической экспертизы. Однако судье в силу непонятных причин было сподручнее нарушить требования УПК РФ и приговорить карту флеш-памяти «JetFlash 512МВ» вместе с ежедневником А. Омарова к немедленному уничтожению.

Адвокаты обратились к Председателю Верховного Суда в порядке ч. 4 ст. 406 УПК РФ и надеются получить ответ, как подобные действия корреспондируют с постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8, определившим в п. 16 критерии признания доказательств недопустимыми.

Виктор ЛЕВИЧЕВ

_________________________________________


Комментарий

Факт из ряда вон выходящий

В описанной выше ситуации имеются два юридически значимых вопроса:

1. допустимость использования судом флэш-карты в качестве доказательства виновности гр-на А.Омарова;
2. оценка правомерности действий Лефортовского суда по уничтожению ежедневника и флэш-карты.

1. Допустимость использования судом флэш-карты в качестве доказательства виновности гр-на А. Омарова
Несомненно, что сторону защиты должно интересовать исключение обвиняющих доказательств, полученных с нарушением закона. Автор говорит о дополнительно записанных на флэш-карту четырех листах, содержание которых в статье не приводится, поэтому судить об их доказательственной ценности не представляется возможным. Можно только предположить, что обвинение Омарова строилось в том числе и на этих четырех листах, появившихся на флэш-карте при неясных для стороны защиты обстоятельствах.

Как следует из описанных фактов, флэш-карта и ежедневник, по версии обвинения, изъяты при обыске в помещении ООО «Экстранс», однако в соответствующих протоколах обысков от 21 июня 2005 г. данных об этом не имеется, т.е. указанные предметы не изымались. Впервые же о флэш-карте упоминается в протоколе осмотра документов. В таком случае у стороны защиты в ходе судебного разбирательства возникла замечательная возможность заявить ходатайство об исключении из доказательств некоторых данных, которые содержались на флеш-карте и в ежедневнике, как добытых с нарушением требований, предусмотренных ч. 2 ст. 74 УПК РФ. Защите следовало бы поставить вопрос об исключении не всей флэш-карты и протокола ее осмотра (поскольку в некоторой части они в пользу осужденного), а в той ее части, которая обвиняла Омарова (четыре дописанных листа). После предварительного производства судебной компьютерно-технической экспертизы и установления того обстоятельства, что указанные четыре листа дописаны на флэш-карту в период предварительного следствия, такое ходатайство (об исключении) выглядело бы неотразимым. Кстати, не ясно, заявлялись ли такие ходатайства в ходе судебного разбирательства? Если в их удовлетворении было отказано, крайне интересно, что указал суд относительно источника появления флэш-карты в деле?

В случае если идея заявления такого рода защитительных ходатайств возникла сегодня, то следует иметь в виду, что «электропоезд судопроизводства» с приговором и уголовным делом из Лефортово проследовал кассационную, а затем и надзорную инстанцию (Мосгорсуд), миновал все пункты внутригосударственной защиты, а срок для его отправки в Страсбург давно истек (приговор от 24 мая 2007 г.). У защиты возникали определенные шансы вернуть дело обратно в Лефортовский суд через ЕСПЧ, так как описанные действия судьи могли расцениваться как нарушающие требования справедливости судебного разбирательства, предусмотренные ст. 6 п. 1 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

2. Оценивая действия суда, следует руководствоваться требованиями ч. 3 ст. 81 УПК РФ о «судьбе» вещественных доказательств при вынесении приговора. В п. 5 ч. 3 ст. 81 УПК РФ говорится о том, что документы, являющиеся вещественными доказательствами, остаются при уголовном деле в течение всего срока хранения последнего либо передаются заинтересованным лицам по их ходатайству. А согласно ч. 2 и 3 ст. 84 УПК РФ документы могут содержать сведения, зафиксированные как в письменном, так и в ином виде. К ним могут относиться материалы фото- и киносъемки, аудио- и видеозаписи и иные носители информации.

По смыслу ч. 2 ст. 84 УПК РФ флэш-карта является документом с зафиксированной в ней информацией на электронном носителе.

Если проанализировать указанные выше процессуальные нормы, нетрудно прийти к выводу, что у суда, вынесшего приговор, не имелось оснований для уничтожения флэш-карты и ежедневника как документов, являющихся вещественными доказательствами по делу. Тем более что хранение столь небольших предметов не создавало никаких затруднений для суда. В случае если в ходе судебного разбирательства сторона защиты заявляла ходатайство о производстве судебной компьютерно-технической экспертизы и просила исследовать «искусственное» появление четырех обвинительных листов, то дальнейшие действия судьи по уничтожению флэш-карты уже не представляются добросовестным заблуждением либо ошибочным толкованием своих полномочий. Факт сам по себе из ряда вон выходящий.

Ранее мы сталкивались с процессуальными действиями суда в интересах обвинения: с отказом в приобщении к материалам дела какого-либо доказательства либо отказом в исключении доказательства, но с уничтожением доказательства в интересах обвинения встречаться не приходилось. Окончательную оценку действиям судьи должны были бы дать вышестоящие судебные инстанции, которых, однако, как видно, судьба поспешно уничтоженной флэш-карты не заинтересовала. А как быть при этом с судьбой осужденного Альберта Омарова приговоренного по нетяжкому преступлению (ч. 1 ст. 188 УК РФ) к максимальному сроку лишения свободы?!

Впрочем, остается надежда, что Верховный Суд РФ продемонстрирует иной подход. Очевидно, что истину про обстоятельства появления четырех листов установить уже не получится, но недопустимое доказательство «протокол осмотра флэш-карты и ежедневника» по-прежнему находится в уголовном деле в качестве «немого» свидетеля. Радует, что хоть его суд оставил в деле!

Нвер ГАСПАРЯН,
член квалификационной комиссии
АП Ставропольского края

Материал предоставлен "Новой адвокатской газетой"

Значение межличностных контактов, проявившееся, в частности, в гигантском росте популярности социальных сетей в Интернете, возможно, учел Европейский суд по правам человека, рассмотревший в прошлом месяце любопытное дело «Ананьев против России», в котором заявитель ставил коварный вопрос: вправе ли адвокат по назначению представлять подзащитного в суде, не встретившись с ним и не получив от него никаких указаний?

Пикантность ситуации придает тот факт, что сама жертва предполагаемого нарушения права на защиту не ценила ее слишком высоко, потому что из суда первой инстанции ее вывели за грубость, а во второй инстанции она не сочла нужным присутствовать, будучи недовольной всем белым светом и Смоленским областным судом в частности.

Отношения с адвокатским сословием не заладились у заявителя по не вполне понятным причинам, и вообще в его деле много неясного. Виновен ли он в убийстве, в котором его стойко подозревали власти, из постановления Евросуда понять невозможно. Всемерно содействуя укреплению прав человека, эта организация принципиально не интересуется, с кем имеет дело, с закоренелым душегубом или случайным прохожим, но если учитывать поведение обвиняемого, он едва ли являлся невинной овцой. Непонятно также, почему его конфликт с адвокатом относится к июлю 2003 г., если этот достойный господин был задержан в декабре 2002 г., и был ли у него адвокат на предварительном следствии. Так или иначе, утром того дня, когда было назначено рассмотрение судом его уголовного дела, Ананьев беседовал с адвокатом, назначенным его защищать, и остался им весьма недоволен, вследствие чего наотрез отказался от его услуг в простой письменной форме.

«Вышеупомянутый же Фигаро, буде на то соизволение присутствия, берется защищать себя сам»

Очень некстати для властей Российской Федерации заявитель, взявшийся защищать себя самостоятельно, в тот же день повздорил в суде с собственной сестрой, выступившей в качестве первого свидетеля. По-видимому, заявитель не был с ней особенно предупредителен, поскольку председательствующий после недолгой перебранки удалил его из зала суда и разрешил вернуться только для произнесения последнего слова. Можно предположить, что оно не произвело на суд особого впечатления, так как последний приговорил Ананьева к 15 годам лишения свободы. Смоленский областной суд также не заставил долго ждать своего решения и всего через каких-то четыре месяца оставил приговор без изменения, указав, что право заявителя на защиту нельзя считать нарушенным, так как он сам отказался от услуг адвоката.

Прошло еще три года, и на любопытную ситуацию с правом заявителя на судебную защиту неизвестно по чьей инициативе отреагировал президиум областного суда, который счел, что право заявителя на защиту было нарушено в суде кассационной инстанции, куда и было направлено дело для устранения отдельных неполадок.

Суд кассационной инстанции, т.е. все тот же Смоленский областной суд, подошел к устранению неполадок серьезно, и в январе 2007 г. предложил президенту Адвокатской палаты Смоленской области назначить заявителю защитника. Меньше чем через неделю адвокат Д. уже была готова приступить к делу, о чем было доложено заявителю. 31 января 2007 г. суд назначил рассмотрение кассационной жалобы Ананьева на 13 февраля 2007 г. В тот же день Д. ознакомилась с материалами дела заявителя.

По всей вероятности, заявителю показалось, что все у него получается как-то слишком просто, и он решил несколько усложнить ситуацию, объявив областному суду о своем нежелании участвовать в рассмотрении его жалобы. В своем ходатайстве он весьма последовательно поставил под сомнение эффективность своего представительства силами адвоката Д., попеняв ей за то, что она так и не посетила его в узилище.

В назначенный день и час региональный суд рассмотрел жалобу и, как принято у этой справедливой братии, оставил приговор без изменения. Д. присутствовала на заседании, от своего имени жалобу она не подавала, а построила свою речь на основе жалобы, поданной заявителем. Тот, как и обещал, не присутствовал и, по-видимому, обдумывал свое обращение в Европейский суд, который не замедлил сказать свое веское слово.

При рассмотрении обращения в Европейском суде государство-ответчик чувствовало себя довольно спокойно: сам Европейский суд ранее указывал, что права, предусмотренные статьей 6 Конвенции, не являются абсолютными, и лицо в принципе может от них отказаться, как, например, и от услуг адвоката. В данном деле заявитель хотя и поворчал по поводу деятельности Д., но отставки ей не дал, она честно отработала в суде и защищала его как могла.

Для начала Евросуд подтвердил со ссылкой на многочисленные прецеденты, что отсутствие обвиняемого при рассмотрении дела само по себе не является несовместимым с требованиями Конвенции, если суд второй инстанции рассмотрит дело по существу с точки зрения вопросов права и факта. Разбирательство в целом будет считаться справедливым, если осужденный заочно имеет право присутствовать при рассмотрении его жалобы, в рамках которого предъявленное обвинение оценивается заново.

«Клиент, хоть сколько-нибудь сведущий, всегда знает свое дело лучше иных адвокатов»

Ни буква, ни дух статьи 6 не препятствуют лицу отказаться от гарантий справедливого разбирательства. Однако отказ должен быть недвусмысленным и должен сопровождаться определенными гарантиями, соразмерными важности события. Кроме того, он не должен противоречить публичному интересу. К тому же должно быть установлено, что он мог разумно предвидеть последствия своего поведения. Фундаментальное значение имеет и право быть представленным адвокатом, хотя оно тоже не абсолютно.

Обращаясь к фактам настоящего дела, Европейский суд, во-первых, выяснил, что в результате удаления заявителя из зала в суде первой инстанции все доказательства были исследованы без него, во-вторых, даже если он вел себя неподобающим образом, судья был обязан убедиться, что он понимает последствия своего антиобщественного поведения, в частности, что нового адвоката он не получит. Оставался вопрос, исправил ли суд второй инстанции возмутительные упущения первой, и тут палата была вынуждена вновь огорчить государство-ответчика.

Казалось, что в данном случае несчастный ответчик, который у Европейского суда почти всегда виноват, оказался на высоте – практика требует предоставлять адвоката обвиняемому на всех стадиях разбирательства, и в данном случае это было сделано. Однако одно лишь назначение адвоката еще не гарантирует права на защиту. Если адвокату препятствуют в исполнении его обязанностей, или он сам склонен дать сачка, власти, будучи уведомлены о такой ситуации, должны вмешаться и либо заменить адвоката, либо заставить его взяться за дело всерьез.

Правда, государство не может нести ответственность за каждое упущение адвоката по назначению, что следует из принципа независимости юридической профессии. Европейский суд посчитал, что компетентные органы обязаны вмешаться в том случае, если уклонение назначенного адвоката является очевидным или доведено до их сведения непосредственно. В данном случае Европейский суд признал, что Д. ознакомилась с делом, участвовала в заседании и выступала с речью. Но она не вступила в личный контакт с заявителем и не подала собственной жалобы, а руководствовалась исключительно доводами самого Ананьева, что страсбургские мудрецы сочли непоправимым умалением эффективности оказанной ему юридической помощи. Государство не устранило этого недостатка, хотя заявитель довел до его сведения свое недовольство адвокатом.

«Что ж, рады? Нет? В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!»

Если не считать приятной пилюли, преподнесенной Ананьеву Европейским судом в виде компенсации морального вреда на сумму 2 тыс. евро, у заявителя, вероятно, не много оснований для радости. По-видимому, Смоленскому областному суду придется в третий раз рассмотреть кассационную жалобу данного узника, и можно предположить, что на этот раз адвокат все-таки вступит с ним в личный контакт, столь ценный для целей эффективности оказанной ему юридической помощи, тем более что затраты времени на это не столь велики и неподъемны даже для занятых людей. Однако ситуацию в области прав человека это едва ли исправит – Европейский суд, как в громадном большинстве случаев, идет по формальному пути, не вдаваясь в суть проблемы. Таким образом, государство-ответчик вправе отреагировать на постановление так же формально – невелик труд пересмотреть жалобу и оставить заявителя сидеть на тех же самых нарах. Адвокат тоже не развалится, если дойдет до СИЗО и посмотрит заявителю в глаза, чего тот, по-видимому, и добивался. По смыслу постановления больше ничего от адвоката не требуется, плохо или хорошо он будет защищать своего клиента, Европейский суд все равно не сможет этого оценить, да он и не пытается.

Насколько можно понять, первое нарушение сводилось к тому, что судья не спросил обвиняемого в убийстве, понимает ли он, что нападать на свою сестру нехорошо и что в связи с этим для него могут возникнуть отрицательные последствия. Если бы тот подтвердил, что понимает, тогда бы нарушения не было. Как бы надлежало поступить, если бы на вопрос о понимании обвиняемый послал судью куда подальше и ничего не ответил, Европейский суд не уточнил (возможно, когда-нибудь мы узнаем ответ на этот вопрос благодаря новым обращениям униженных и оскорбленных).

Что касается вопроса о значении личного контакта с осужденным, то постановление как будто признало независимость юридической профессии. С одной стороны, ранее Европейский суд указывал, что адвокат по назначению, в частности, не обязан подавать кассационную жалобу, если не видит к тому оснований, и нарушение по этому поводу не было установлено (например, в деле «Куликовский против Польши»). С другой стороны, Основные положения о роли адвокатов устанавливают, что обязанности адвоката по отношению к клиенту включают в том числе и консультации клиента о его или ее правах и обязанностях, чего Д., как представляется, поставить себе в заслугу не может. В любом случае после постановления по делу Ананьева очевидно, что адвокат обязан действовать в контакте с подзащитным и подавать жалобу просто для галочки, хотя бы материалы дела не давали для этого оснований. Тогда-то ни у кого не будет претензий ни к нему, ни к нашему многострадальному отечеству, если Европейский суд не придумает к тому времени чего-нибудь нового.

Николай ГОЛИКОВ

_________________________________________


Комментарий

Педагогический эффект. Право на защиту должно быть обеспечено материально

Дело «Ананьев против России» можно рассматривать в качестве казуса, как это делает автор статьи, но гораздо важнее – вынести из него определенный опыт и задуматься над проблемами, которые неизбежно возникнут у нашего правосудия.

Нужно соблюдать процедуру

Прежде всего нужно отметить «педагогический» эффект данного решения. Европейский суд рассматривает удаление обвиняемого из зала суда как чрезвычайное событие, которое сопряжено с заочным для обвиняемого рассмотрением дела. В нашем судопроизводстве такие случаи также являются экстраординарными. Но исключить их совсем нельзя. И следовательно, нужно очень четко выдержать процедуру, при которой обвиняемый добровольно ограничивает себя в средствах защиты. Чего не произошло в случае с Ананьевым, которому судья должна была объяснить последствия его неадекватного поведения. И дело здесь не в том, как вел себя обвиняемый по отношению к самому суду, – суд в любом случае должен быть выше любых инсинуаций, – а в том, была ли соблюдена процессуальная форма при удалении дебошира из зала заседаний. Процессуальная форма – не есть форма канцелярская, потому Европейский суд и придает ей такое большое значение. Думаю, что данное решение поспособствует повышению культуры судебного разбирательства.

Необеспеченное свидание

Что касается обязанности адвоката лично встретиться с обвиняемым, то в отношении первой инстанции этот вопрос даже не обсуждается. Адвокат непременно должен встретиться со своим подзащитным. Мы в Московской палате строго взыскиваем с тех коллег, которые не выполнили это требование.

Другой вопрос, где и как долго должно проходить такое свидание? Ведь посещение обвиняемого в тюрьме требует значительных временных затрат, не говоря уже обо всех сопутствующих моментах – получении разрешения на свидание, пребывании в самом изоляторе. В случаях, когда адвокат работает по назначению, осуществляя защиту по незначительным делам – мелким кражам, хулиганским действиям и т.д., поход в тюрьму – весьма обременительное занятие, и мы не видим греха в том, что адвокат встречается с подзащитным в суде перед началом процесса.

Европейский суд исходит из того, что обеспечение адекватной защиты в ходе судебного разбирательства – обязанность государства. Классическим в этом отношении стало дело Артико (Artico) против Италии (решение ЕС от 13 мая 1980 г.). В нем прямо указано, что Конвенция призвана гарантировать не теоретические или иллюзорные права, а их практическое и эффективное осуществление; это особенно справедливо в отношении права на защиту, которое занимает видное место в демократическом обществе, как и само право на справедливое судебное разбирательство, из которого оно вытекает (см. п. 24 решения по делу Эйри от 9 октября 1979 г. (сер. А, т. 32, с. 12–13)). Само назначение защитника еще не обеспечивает эффективной помощи, поскольку адвокат может быть лишен возможности действовать в рамках своих обязанностей. Власти, если они уведомлены о возникшем положении, должны либо его заменить, либо обеспечить возможность выполнить свои обязанности. Иначе бесплатная юридическая помощь может оказаться бесполезной.

При защите в кассационной инстанции, особенно в судебной коллегии Верховного Суда РФ, эти правила усугубляются проблемой больших расстояний, климатических условий и неурегулированностью оплаты адвокатского труда. Исходя из стандартов ЕС, заявленных в данном решении, власти, назначающие адвоката для защиты подсудимого в кассационной инстанции, должны как-то обеспечить ему возможность личного контакта с подзащитным, несмотря на то что место заключения может находиться за многие сотни километров от места проведения судебного разбирательства. Как они будут это делать, я себе трудно представляю. И в этом отношении дело Ананьева может создать сильнейшую головную боль для нашего правосудия, поскольку свидание наедине адвоката-кассатора с обвиняемым потребует выделения дополнительных средств на командировочные расходы.

Жалобы «для галочки» неуместны

Не уверен, что автор статьи сделал правильный вывод о том, что дело «Ананьев против России» обязывает адвоката-кассатора подавать жалобу просто для галочки, хотя бы материалы дела не давали материалы для дополнений. Опыт московских адвокатов-кассаторов по делам в Верховном Суде РФ показывает, что подача дополнительной кассационной жалобы вовсе не является обязательным требованием процесса. Адвокат должен подавать дополнительную жалобу, если есть основания дополнить доводы периферийного коллеги. Мне лично при осуществлении защиты в кассационной инстанции не всегда доводилось приносить собственную дополнительную жалобу, и я только поддерживал требования, изложенные в кассационной жалобе коллег, действовавших по первой инстанции.

Генри РЕЗНИК,
президент Адвокатской палаты г. Москвы

Материал предоставлен "Новой адвокатской газетой"

Из многих адвокатских палат России в ФПА поступает информация об участившихся случаях нарушения конфиденциальности сведений, ставших известными адвокату в ходе исполнения поручения клиента. Давно назрел вопрос выработки общекорпоративной позиции по вопросу практического применения законодательства и действий адвокатов в тех или иных ситуациях, связанных с адвокатской тайной.

На этот раз ареной для дискуссии по данной теме стала Адвокатская палата Красноярского края, где 19–20 августа прошел семинар, организованный при участии Американской ассоциации юристов (ABA ROLI) и Федеральной палаты адвокатов РФ. Основной его целью стала выработка для адвокатов практических рекомендаций по действиям в случае нарушения или посягательства третьих лиц на адвокатскую тайну. Для участия в семинаре в Красноярск приехали вице-президент ФПА РФ Геннадий Шаров, член Совета Адвокатской палаты г. Москвы Виктор Буробин, несколько практикующих московских адвокатов, а также представители Посольства США в России и московского офиса Американской ассоциации юристов.

«Конфиденциальность отношений адвоката и доверителя, – отметил в своем выступлении В.Н. Буробин, – является общеправовым принципом и осуществляется прежде всего в интересах правосудия и, в конечном счете, всего гражданского общества. Именно поэтому все правовые системы современности защищают законодательно этот принцип. Он уходит корнями в римское право, еще в Дигестах Юстиниана было указано, что римским судьям предписывалось следить, чтобы адвокаты не давали свидетельских показаний по делу лица, чьи интересы они защищали».

Определенный интерес к данной теме на современном этапе связан, вероятно, с тем, что во всех странах мира, в том числе и в России, происходит наступление на адвокатскую тайну. 88 % российских адвокатов сталкивались с нарушением адвокатской тайны, в 20 % случаев это были попытки незаконных допросов, в 50 % – досмотры, в 5% – обыски.

Конституционный Суд РФ неоднократно высказывался по принципиальным аспектам адвокатской тайны, в частности: допрос адвоката, обыск в адвокатском образовании, осмотр помещения адвокатского образования, личный досмотр адвоката и проведение налоговой проверки в адвокатском образовании.
В 2000 г. Конституционный Суд РФ вынес определение по жалобе В.В. Паршуткина, в котором пришел к следующим выводам:

– защитник не вправе разглашать сведения, сообщенные ему как в связи с осуществлением защиты, так и при оказании другой юридической помощи;

– юридическая помощь адвоката (защитника) в уголовном судопроизводстве не ограничивается процессуальными и временными рамками его участия в деле при производстве расследования и судебного разбирательства, она включает и возможные предварительные юридические консультации.

В определении от 6 марта 2003 г. по жалобе Г.В. Цицкишвили Конституционным Судом РФ был сделан вывод о том, что адвокат вправе давать «соответствующие показания в случаях, когда сам адвокат и его подзащитный заинтересованы в оглашении тех или иных сведений».

В определении от 29 мая 2007 г. Конституционный Суд РФ отметил, что «правило, согласно которому защитник не вправе участвовать в производстве по уголовному делу, если он ранее участвовал в нем в качестве свидетеля… исключает возможность допроса адвоката в качестве свидетеля об обстоятельствах и фактах, ставших ему известными в рамках профессиональной деятельности по оказанию юридической помощи».

По вопросу проведения обыска в адвокатских образованиях были вынесены определения Конституционного Суда РФ от 8 ноября 2005 г. и от 21 октября 2008 г.

О проведении личного досмотра адвоката было вынесено определение Конституционного Суда РФ от 6 марта 2008 г. по жалобе гражданки И.П. Кирюхиной. Суд признал право следственных изоляторов, тюрем принимать решение о проведении личного осмотра адвоката, но только в случаях, когда у адвоката имеются «намерения пронести на территорию исправительного учреждения запрещенные предметы».

О проведении налоговой проверки в адвокатском образовании и о содержании информации, представляемой адвокатами и адвокатскими образованиями налоговым органам, Конституционным Судом РФ было вынесено два определения. В определении от 6 марта 2008 г. Конституционный Суд РФ сделал следующие выводы:

– «Обязанность хранить адвокатскую тайну в равной степени распространяется и на адвокатские образования, включая коллегии адвокатов»;

– положения НК РФ «не могут рассматриваться как возлагающие на адвокатов и адвокатские образования обязанность предоставлять налоговому органу любые документы, содержащие сведения о клиентах и, соответственно, предусматривающие ответственность за неисполнение такой обязанности как за налоговое правонарушение».

В определении от 17 июня 2008 г. Конституционный Суд РФ отметил, что разрешение споров о том, содержит ли запрашиваемый у адвоката документ сведения, составляющие адвокатскую тайну, либо относится к документам, которые связаны с оценкой налоговых последствий сделок, подлежит разрешению в суде.

По вопросу о подходах ЕСПЧ к проблемам адвокатской тайны выступила Мария Воскобитова – директор программы профессионального развития АВА. Традиционно ЕСПЧ может рассматривать вопрос адвокатской тайны в двух аспектах: в рамках ст. 6 «Право на справедливое судебное разбирательство» и ст. 8 «Право на уважение частной жизни».

Глеб Глинка, директор Московского офиса АВА, рассказал о разнице в понимании адвокатской тайны в США и в России. Понятие адвокатской тайны в США является более ограниченным: ни личность доверителя, ни договор с ним, ни размер гонорара не защищаются адвокатской тайной.

Адвокат в США может раскрывать конфиденциальную информацию в объеме, который он обоснованно считает необходимым:

– для недопущения совершения клиентом преступных действий, могущих, по мнению адвоката, привести к смерти или тяжким телесным повреждениям;

– для защиты себя в споре с клиентом по уголовным делам или в гражданских спорах.

По законам некоторых штатов (в том числе штата Иллинойс), адвокат обязан разгласить не только намерения клиента нанести тяжкие телесные повреждения, но также и угрозу причинения значительного финансового ущерба. Подобное правило в Америке не считается доносом на своего доверителя, а расценивается как общественный долг, хотя большинство американских адвокатов выступают против такой трактовки.

Красноярский адвокат Александр Глисков высказал мнение о том, что безусловная обязанность хранить адвокатскую тайну может в определенных ситуациях обернуться против адвоката. Когда, к примеру, клиент пожалуется в палату на то, что адвокат, осуществляя защиту, разгласил конфиденциальные сведения или советовался с другим адвокатом, в результате чего произошла утечка закрытой информации. Глисков отметил, что нельзя придавать адвокатской тайне абсолютный характер.

Проблемы правового регулирования адвокатской тайны в уголовном процессе осветил заведующий кафедрой уголовного процесса Сибирского федерального университета Николай Геннадьевич Стойко. Применительно к уголовному процессу адвокатская тайна должна действовать в тех пределах, в которых она обеспечивает защиту обвиняемого, подозреваемого.

Второй день семинара был посвящен выработке практических рекомендаций для ситуаций, где чаще всего происходит нарушение адвокатской тайны: допрос / опрос адвоката; обыск в офисе адвоката; нарушения при посещении адвокатом мест заключения; взаимоотношения с налоговыми органами. Свои предложения красноярские адвокаты намерены передать в Комиссию по защите прав адвокатов при ФПА РФ и Научно-консультативный совет ФПА.

Анастасия ПОТАПОВА,
советник президента ФПА РФ
по международным вопросам