Михаил Батин

Для того чтобы на прилавках аптек появилось больше препаратов отечественного производства, необходимо развивать науку, проводить фундаментальные исследования, изобретать оригинальные лекарственные препараты. В этом случае российская фармацевтика сможет конкурировать с крупными зарубежными фирмами, но для этого нужно финансировать научные исследования, прежде всего. В противном случае, наши компании так и будут производить дженерики, то есть, повторять то, что уже изобретено лет 10-15 назад.

В основном лекарства создаются, в том числе русскими учеными, в США. Там они патентуются, и уже входят на российский рынок через фармкомпании, которые финансируют клинические исследования.  Зачастую происходит так, что у нас продаются не устаревшие лекарства, а те, которые не прошли должных клинических исследований, и здесь они типа того же «Арбидола», продаются и навязываются в качестве эффективного лекарственного средства.

Почему иностранные лекарства лучше? Потому, что к ним более высокие требования регуляторных органов. То есть, они приходят сюда уже очень хорошо проверенными, качественными. И поэтому они стоят больших денег, поэтому и работают. А ведь это самое главное. Когда мы заходим в наши аптеки, то видим полки, уставленные гомеопатическими препаратами, БАДами, то есть тем, что не соответствует принципам доказательной медицины. Вы представляете, что большинство лекарств в наших аптеках, не имеют доказательств, что они работают?

Для того чтобы это исправить, нужен небольшой, но важный шаг – давайте продавать в аптеках только те лекарства, у которых есть доказательства их эффективности, которые прошли клинические исследования. И вот когда мы введем эти стандарты качества обязательные для всех, тогда и давайте разговаривать – поддерживать внутреннего производителя, сдерживать импорт или нет. Давайте поддерживать наше здоровье. 


Дальше...

Мне кажется, что идея исключительно рецептурной продажи лекарств достаточно дурная. Она исходит из того подхода, что люди за себя не могут отвечать, что люди не могут принимать самостоятельных решений. Требуется всегда поводырь, рецепт. Но с какой стати? В любом случае человек за собственное здоровье и выбор несёт ответственность самостоятельно. Выбирая разных  врачей, он выбирает и разную терапию. Он имеет право на отказ от лечения или лекарственного препарата. Поэтому надо образовывать людей, объяснять, а не запрещать. Любая запретительная деятельность негативна.
Зачем ограничения для людей на покупку того или иного препарата? Надо понимать, что это приведет к удорожанию лекарств. Человек должен идти в больницу, договариваться с врачом. Извините, у нас что, блестящая квалификация у врачей? У них что зарплаты такие прекрасные? Это какое-то усложнение пирамиды получения помощи. Зачем это нужно? Человек идет в аптеку и покупает нужное ему лекарство. Зачем мы его опять рабом системы делаем? А что касается недействующих, вредных и опасных лекарств, то действовать нужно незамедлительно. Прямо сегодня пусть министр Скворцова идет в аптеки и изымает оттуда все вредные для здоровья препараты. Почему это не делается? Что им мешает?
В аннотации к лекарству, где указаны порядок применения и противопоказания, на случай возникновения побочных эффектов внизу есть телефон компании, которая производит и продает этот лекарственный препарат. Но мы уверены в добросовестности этой компании? Может, просто там указывать номер телефона Фармаконадзора – Федеральной службы по надзору в сфере здравоохранения? Чтобы люди звонили им и говорили: «На меня лекарство не действует. Мне плохо от него». И тогда Фармаконадзор, как это сделано в Европе, в Соединенных Штатах, имел бы напрямую дело с потребителями, а не только с компаниями и врачами, которые зачастую кормятся от компаний и тоже не сообщают, или не знают о действии этих препаратов. Кому-то когда-нибудь врач звонил? Он выписал человеку лекарство, он, может, умер от этого лечения. Врач должен фиксировать результаты своего лечения, не находиться в неведении относительно действия того или иного препарата. Сейчас же они просто не обладают всей информацией по собственному лечению и оказанию собственных услуг. Они просто не знают, что с людьми. То ли они умерли, то ли, наоборот, зажили так хорошо, что им не до врачей уже. Мы должны совершенствовать систему и перестать вторгаться в частную жизнь. Пусть люди покупают себе лекарства и обращаются к тем врачам, к которым хотят.


Дальше...

Презумпция согласия на изъятие органов – абсолютно верная позиция касательно забора органов. Человек умер, и его органы или будут сожжены или закопаны в землю, и не смогут никому принести пользу. А в противном случае они могут сделать много хорошего, спасти множество жизней. Создается некий миф, что существуют такие врачи, которые убивают пациентов, чтобы забрать органы. Это, во-первых, никакого отношения не имеет к презумпции согласия. Это вообще уголовное преступление, но эта проблема во многом еще и надумана.

Есть другая реальная проблема, что врачи вообще не думают ни о каком заборе органов, потому что это огромное количество денег и сил. У нас есть листы ожидания пациентов, многие пациенты умирают, потому что у нас система не работает. У нас проблема совершенно. И во многом до недавнего времени, с 2004 г., со знаменитого пивоваровского репортажа, когда ворвался в больницу ОМОН, ага, пересаживают органы, врачам просто невыгодно было заниматься пересадкой, да ради бога, пускай все умрут. Вот эта позиция страшна. Вот это является настоящей, а не выдуманной проблемой, - столько бюрократических и финансовых препятствий, что проще не делать, проще не проводить трансплантацию.


Дальше...