Андрей Демидов. Точка зрения.
Я хотел бы прокомментировать произошедшую трагедию в школе в Отрадном, прежде всего, с позиции педагогов.
Необходимо что-то делать с охраной в школах. В тех пределах, в которых она должна выполнять поставленные задачи, она их вряд ли в состоянии выполнять, потому что никто полноценно не занимается контролем реальной квалификации этих сотрудников. Хотя подписывает договор с охранной фирмой формально директор, само решение о выборе охранной организации принимается на уровне города. Директора не могут проверить и не могут повлиять на это решение. Получается, что и сами родители, которые доверяют этим охранникам своих детей, не в состоянии каким-то образом влиять, хотя бы через управляющий совет, на выбор охранной компании или на ее замену. Необходимо большую часть полномочий перенести на уровень школы, для того, чтобы самые заинтересованные в безопасности люди, родители, могли как-то влиять на выбор охранной компании через управляющий совет образовательной организации. Но то, что школа будет реально заключать договор, не означает, что она будет полностью самостоятельна в этом вопросе. Все-таки, лицензирование охранных структур, проверка боеготовности их сотрудников - это вопрос не школы, а федеральных, городских контролирующих органов.
Что касается педагогического состава, то мне кажется, необходимо подготовить педагогов к тому, как действовать во внештатных ситуациях. Я как учитель не помню, чтобы такие занятия проводились, кроме общего инструктажа по безопасности.
Я не думаю, что охрану необходимо снабдить огнестрельным оружием, потому что, если охранник сойдет с ума это будет ничуть не лучше, чем сумасшедший ученик. Это обоюдоострая мера.
Больше, конечно, хотелось бы уделить внимания профилактике и мониторингу, потому что, как говорят специалисты безопасности, самое главное, найти причину на подступах, чем потом бороться с последствиями.
Сейчас в ходе образовательных реформ сфера психологов, социальных педагогов, как раз тех, кто должен бы заниматься этим мониторингом, постоянно ужимается. Посудите сами, например, в процессе оптимизации численности сотрудников при слиянии тех же московских школ, очень часто сокращается ставка психолога. Почему? Потому что директора поставлены в очень жесткую зависимость от показателей средней заработной платы, причем эта заработная плата считается только по основному персоналу, то есть по учителям. Соответственно, чем меньше директор оставит каких-то работников, не входящих в эту основную категорию персонала, тем выше у него будет показатель средней зарплаты по учителям, тем лучше будет для него в плане сохранения своего положения.
А при отсутствии психолога некому заниматься детьми. Заместитель директора по учебно-воспитательной работе, как правило, составляет отчетность, ему некогда. Тогда кто? Классный руководитель? С ним своя проблема. Во-первых, их стали загружать большим количеством всяких мероприятий, которые имеют весьма относительную воспитательную функцию. Например, посещение всевозможных городских мероприятий, тот же олимпийский огонь, который у нас проходил по городам и весям страны. По-моему, обеспечивали массовость там как раз учителя и учащиеся. А во-вторых, у нас с оплатой классного руководства постоянная проблема. Учителя жаловались, что та тысяча рублей, которую федеральный центр выплачивал за классное руководство, совершенно не покрывала трудовых затрат. А с 2014г. совсем не предусмотрено в федеральном бюджете средств на выплату вознаграждения для классных руководителей. Это должно либо регионам взять на свой бюджет, либо выплачивать из стимулирующих.
«Стимулирующие» - это некие премиальный фонд, который распределяется в зависимости от результатов труда. И если мы достаем оттуда эту тысячу за классное руководство, тем меньше будут оплачиваться другие виды работ, в том числе воспитательные.
Тут замкнутый круг получается. Если мы не находим средств, это создает еще больший дефицит воспитательной работы в школе, ситуация становится все хуже. А в результате у нас получаются дети, которые ни в семье, ни в школе не могут найти ответы на те вопросы, которые у них возникают, не могут найти решение своих проблем. И выход из этого кризиса для подростка, а подросток это пограничное состояние по определению, иногда бывает таким жестоким, радикальным.
Конечно, говорят, что от психической патологии невозможно застраховаться, также как и от несчастного случая. Да, конечно, бывают ситуации, которые предвидеть просто нельзя. Но если системы мониторинга, работы с детьми в индивидуальном порядке, профориентации той же не работают, то оказывается, что у нас таких проблемных детей становится все больше. И, как говорится, если ружье висит на стене, то оно рано или поздно выстрелит.
Надо заниматься налаживанием во многом разрушенной сейчас системы воспитательной работы, мониторинга, консультирования, но не в формальном смысле (галочки ставить, что мы провели столько-то лекций), а именно в плане индивидуальной работы, потому что для детей принципиально важен доверительный разговор с компетентным авторитетным взрослым в режиме диалога. Это очень трудоемкий процесс. И для этого действительно надо перестраивать систему финансирования в школе, потому что без денег, по большому счету, в нашем обществе сейчас полноценная работа в любой сфере невозможна.
Очень разный процент, это зависит от района, мы знаем, что в каких-то районах больше иностранных лиц, а в каких-то меньше. В среднем в пределах 15-20-25%. Что касается права на образование, я думаю, что здесь смешиваются несколько понятий, вряд ли это на пользу самому образованию, да и обществу в целом.
Депутаты предлагают: дети тех, кто не платит налоги, не должны получать бесплатное образование в России. Речь идет об иностранцах. Но можно задать вопрос: а российские граждане, многие из которых также работают в теневом секторе экономики, они имеют право своих детей отправить в школу? Если они не платят налоги, то нам придется и этим российским гражданам отказать в таком праве. Это во-первых.
А во-вторых есть правовой момент в сфере международного конституционного права. Право на образование принадлежит не только гражданам России, это право человека. Международные обязательства РФ не допускают ограничения права на доступ к образованию по каким-то национальным или иным мотивам. В данном случае, мне кажется, выдвигается национальный мотив, что может для нас означать определенные проблемы.
У меня спрашивают: может так сложится, что если процент иностранцев в классе будет больше 10, то русские школьники заговорят с акцентом? Дагестанцы – это мигранты? Это граждане нашей страны, но они могут говорить с акцентом и не говорить с акцентом, это зависит от того, насколько серьезно родители относятся к задаче интеграции своих детей в общество.
Мой опыт говорит о том, что, как правило, к старшим классам дети нерусской национальности, не говорю мигранты, потому что мне это понятие не очень ясно, они не испытывают особых проблем именно с русским языком. Другое дело, что многие дети, к сожалению, и русские, и не русские, сейчас испытывают отчетливые проблемы с выражением своих мыслей посредством языка, и об этом говорят очень многие специалисты. Но какой-то большой разницы между детьми, которые растут в нерусских семьях и детьми из русских семей, я, откровенно говоря, не заметил. Я работаю в старших классах, и я ее не вижу.
В младших классах новое поколение людей, которое приезжает в Москву, там есть проблемы с русским языком. От коллег, которые работают в начальной школе, я это слышал. Проблема решается не тем, чтобы изгнать этих детей из школы (не очень понятно, куда), тогда уже надо депортировать и детей, и родителей. Дети, которые не учатся в школе, но, тем не менее, пребывают в стране, оказываются в некоем культурном и социальном гетто, и последствия вряд ли будут хорошими.
Когда люди, приехавшие в страну, отказываются от интеграции – это плохо в любой стране. Наверное, такие люди есть, но сказать, что это основная модель поведения иностранцев, я не могу. Подчеркну, что, как правило, трудовые мигранты не привозят свои семьи, потому что они пребывают в стране временно, те же таджикские гастарбайтеры. Давайте разделять тех, кто приехал с целью постоянного проживания, и тех, кто приехал заработать деньги и уедет назад.
18.10.2013
Как только кто-то свои религиозные принципы ставит выше общегражданских, возникает цепь, которую потом очень трудно оборвать.
На своем уроке я бы, конечно, попросил снять хиджаб, но здесь ключевое слово «попросить». В Уставе нашей школы этот вопрос прямо не урегулирован. Не урегулирован он также и в законодательстве РФ: можно ли в школе носить одежду, обусловленную религиозными требованиями. На этом и основаны претензии к действиям директора ставропольской школы со стороны родителей девочек. Потому что они ссылаются на то, что это не запрещено. Правда не очень понятно, было ли это закреплено в Уставе. Если было, то, я считаю, что действия школы в целом законные.
29.10.2012
Андрей Демидов 
«Закония» в соц. сетях